Вам возвращаю Ваш портрет
Шрифт:
– Напоминаю, комарье там уж больно кусачее, -рассудительно заметил Чумайс.
– А про презервативы ни за что не забуду, пришлю обязательно, может даже со шпорами и с портретом пулеметной тачанки на дорогой блестящей упаковке.
И ни с кем не попрощавшись, прямо таки на английский манер, Анатолий Варфаломеевич рыжим дьяволом заскочил в разворачиваемую Петькой экипированную тачанку.
Глава третья
Небо над Разливом заволокло угрюмыми, наполненными до самых краев проливными тучами. Все настойчивее давал знать о себе предгрозовой свежий ветер, с запахом грядущего дождя, с привкусом поднятой пыли и чащобной прелости. Забеспокоился потревоженный лес, заволновался таинственными
– Однако дождичек урожайный на нас надвигается, -суетливо прокомментировал предстоящий разгул стихии Чапаев.
– Комиссар наш не устает перед грозой повторять, что пару дождичков в маю и агрономы, если можно так выразиться, по барабану. Чаем, как всегда, хотел попотчевать Вас, но, видно, не судьба, и дождичек и настроение, по правде говоря, не очень теперь компанейское. Не все у нас в дивизии на большевистский лад получается, был бы жив Владимир Ильич, многое, наверняка в жизни личного состава сложилось бы совсем по-другому. Но нельзя сомневаться, товарищи, что рабоче-крестьянская власть рано или поздно одержит свой верх. Пролетарская революция еще не закончилась, мы еще скажем свое последнее слово. Жалко, что Петька умчался с тачанкой, а то с ветерком доставил бы вас в расположение. Но вы по тропинке, прямиком через лес, по скорой дорожке и сами не заметите, как дома окажетесь.
Гости, неумело скрывающие душевное разочарование, по результатам почетного визита, без лишних слов и неуместного энтузиазма уныло поднялись из-за стола. Поочередно обнялись, душевно поручкались с легендарным комдивом, по традиции обменялись интернациональным победительным жестом и потопали восвояси по извилистой лесной дорожке.
Ни раскаты зловещего грома, ни первые крупные капли дождя не моги разогнать безнадегу, что волчьей хваткой вцепилась им в горло и не давала надежды на продых, хоть на малый глоток торжества коммунизма. Не знали, не понимали, конечно, они, что коммунизмом как раз и был их иступленный нечеловеческий труд. Этот дурман оголтелого созидания, как образ, как способ ведения жизни, без должной награды за результаты труда, может и был, и являлся олимпийской вершиной их советского жития-бытия. И это тоже извечная драма, никогда не решенный вопрос - что желанней для гордого человека, что способно приносить неизбывное наслаждение - давать или брать. Давать не беря, или брать не давая. Казалось бы, проще всего единовременно давая и брать, но тогда не получиться испытать величайший восторг, полное к жизни презрение.
Долго сидел за омытым грозою пеньком насквозь промокший Василий Иванович. Он даже не обратил внимания, как из небесного корыта окатило Разлив россыпью трескучего града, как остервенело хлестали его по щекам тугие ветви холодных дождевых струй. И все сидел, прямо смотрел перед собой ничего не видящим внутренним взором, содрогаемый мелкой дрожью после внезапного ненастья и невыразимой внутренней стужи. Бесполезной оказалось серая каракулевая бурка, которую предусмотрительно притарабанил денщик еще при начале потопа и теперь оплывшим мокрым квачом распласталась на залитой дождевою водою скамейке. Едва ли и Анкины теплые груди способны были в эту годину глубокой печали отогнать от сердца лютую сердечную стынь.
– Командир, - в который раз уже из сухого шалаша голосом заботливой няньки тоскливо отозвался Кашкет, - ведь наверняка заболеете, неровен час чахотку прихватите, было бы из-за чего над собой измываться. На кой черт сдались Вам все эти электростанции и ленинский план осчастливить ими неблагодарное человечество. Давайте лучше на балалайке для Вас что-нибудь душевное сбацаю.
Когда озноб перешел в состояние зубодробильной трясучки, Василий Иванович тяжело стащил с себя доверху залитые дождем сапоги, поочередно вытрусил из них вездесущую воду и, не оборачиваясь, побросал в сторону шалаша, предвидя наперед, что стерегущий Кашкет тотчас подхватит и начнет приводить их в порядок. Такая же участь постигла и габардиновые галифе, из которых еще в начале дождя был эвакуирован мобильный телефон.
Неожиданно, Чапай выскочилодним прыжком на центральный пенек, в мокрых семейных трусах и прилипшей к груди гимнастерке, резко выхватил из чехла кавалерийскую шашку, сделал пару отчаянных с просвистом махов и стремительно загородил в ножны клинок. Буйную его, открытую разным ветрам шишковатую голову, в который раз за последнее время пронзила гнетущая мысль о неизбежных гримасах человеческого бытия, о бесконечных несправедливостях преследующих каждого из живущих на земле, о невозможности принципиально изменить что либо в окружающем мире. Все вместе лишало положительного смысла и его собственную жизнь, и суровую до безобразия революционную борьбу. Однако в закаленном бесконечными боями командирском сердце, оставались непоколебимая ответственность, долг перед близкими, перед однополчанами, перед памятью погибших товарищей, наконец. И Чапаев, будто после отобравшей все силы безжалостной сечи, трудно держась на босых с синеватыми прожилками ногах, направился к командирскому шалашу.
В незамысловатом лесном жилище примирительно пахло нежностью сена, благоуханием сушеного разнотравья, пестрыми пучками развешанного Кашкетом под камышевой кровлей. Не только на случай нечаянных хворей, но и просто, для заварочных ароматов. Молча разделся легендарный комдив донага, укутался в запасную, Анкой пошитую теплую бурку и так же, ни слова не обронив, погрузился в сладкое, врачующее тревожную душу забытье. В ушах послышался далекий перезвон колокольчиков хрусталя, верный спутник несущейся в неизвестность дороги. Замелькали верстовые столбы, полустанки и вот прямо перед собой он увидел добродушное лицо убиенного Николая Романова, который мягко трепал его за плечо и ласково говорил: «Василий, вставай, пора на работу».
Чапаев со всей ясностью осознавал, что подобная встреча могла состояться где угодно, но только не на Земле. Стало быть Господь, не предупредив, принял решение отозвать его навеки к себе. «Все-таки поступил он не совсем по-приятельски, -подумал Чапай, - мог бы, конечно, заранее подсказать, чтобы и по службе и в семье сделать последние распоряжения». Но не было страха, не было ни капли печали, естественной в таком случае жалости об оставленных людях. Почему-то не возникло соответствующее обстоятельствам любопытство, не появилось желание прикинуть в уме, разобраться, что же ожидает теперь впереди, какими сюрпризами встретит Создатель. То, что жизнь пока не закончилась, вселяло некоторый оптимизм, но зачем, почему она не закончилась, абсолютно не интересовало комдива.
«На работу, так на работу», - покорно согласился Василий Иванович и так же, как все находящиеся в просторной военной казарме, стал обряжаться в зеленую новую робу, услужливо поданную Николаем Вторым в протянутой руке. И покрой комбинезона, и размер мягких тапочек, все на удивление ладно совпадало со статью комдива, и даже маленькая гребеночка для зачески усов обнаружилась в потаенном нагрудном кармане. Более того, драгоценный мобильный телефон, подарок товарища Фрунзе, тоже благополучно оказался при нем. Внутренний голос настойчиво шептал на ушко Чапаю, что с телефоном ни в коем случае не стоит на людях светиться, хотя бы до той поры, пока не опробует связь с заветным девятизначным абонентом.
Где-то вдали, сквозь долготу расстояний и толщу переборок, по-корабельному ударила вахтенная рында и одетые в зеленые комбинезоны мужчины, молча толпясь у выходных дверей, стали скоренько выталкиваться на дежурное построение. Вместе со всеми, влекомый потоком людей, комдив пробирался по сложным переходам и лабиринтам со ступенчатыми маршами и скользящими спусками, пока наконец не оказался на геометрическом плацу верхней палубы огромного космического скорохода, очертания носовой и кормовой части которого едва улавливались в синеве фосфорирующего неба. Два носовых мощных прожектора прорезали для лайнера космический путь, небольшой третий фонарь на самом кончике верхней мачты сварочным светом сигналил морзянку для идущих на встречных курсах кораблей.