Вампир. История лорда Байрона
Шрифт:
Он печально улыбнулся и засмотрелся на мерцание пламени свечи.
— Там был монастырь, — произнес он наконец. — Мы посетили его вечером перед отъездом. Он был построен на острове, окруженном озером. — Лорд Байрон поднял взгляд. — В мою первую ночь пребывания здесь я видел, как от этого острова отплывала лодка. Единственно по этой причине я и раньше хотел повидать монастырь. Но, по словам Атанасиуса, прежде посещение монастыря невозможно было устроить. Он рассказал, что один из монахов был найден мертвым и поэтому монастырь нужно освятить. Я спросил его, когда умер монах. В день нашего прибытия
— Но теперь монастырь открыт, — добавил он.
Мы высадились на берег. Пристань была пуста, так же как и деревня вдалеке. Мы зашли в монастырь, Атанасиус крикнул, но никто не отозвался в ответ, и я заметил, что он нахмурился.
— Сюда, — неуверенно произнес он, открывая перед нами дверь в небольшую боковую часовню.
Хобхауз и я последовали за ним, часовня была пуста, но мы задержались, чтобы осмотреть стены.
— «Страшный суд», — произнес он, указывая на жутковатую фреску.
Изображение дьявола особенно поразило меня; он был и прекрасен и ужасен одновременно, совершенно белый, за исключением пятен крови у рта. Я заметил, что Атанасиус следит, как я рассматриваю фреску, но он поспешно отвернулся и снова позвал монахов. Хобхауз присоединился ко мне.
— Он похож на того пашу, — заметил он.
— Сюда, — быстро сказал Атанасиус, словно в ответ. — Нам нужно идти.
Он провел нас в центральную церковь. Сначала я подумал, что она тоже пуста, но потом заметил фигуру бритоголового человека в струящихся одеждах, склонившуюся над столом у дальней стены. Человек обернулся к нам и медленно поднялся. Свет, падавший из окна, осветил его лицо. Если раньше его лицо покрывала бледность, то теперь на щеках Вахель-паши играл румянец.
— Милорды англичане? — спросил он.
— Я лорд, — ответил я ему. — Хобхауза вы можете не принимать в расчет. Он простолюдин.
Паша медленно улыбнулся и приветствовал нас обоих с церемонным изяществом. Он произнес приветствие на чистейшем французском (раньше мне ни у кого не приходилось слышать такого чистого произношения), который очаровал меня, так как звук его походил на серебряный звон.
Хобхауз спросил, где тот изучал французский. Паша рассказал, что очень давно был в Париже, еще до Революции и Наполеона. Он показал на книгу.
— Только моя жажда к познанию привела меня в город огней. Я никогда не был в Лондоне. Вернее, был — один день. Каким великим он стал. Я помню времена, когда он был ничем.
— Ваши воспоминания, должно быть, долговечны. Паша улыбнулся и склонил голову.
— Мудрость, которой мы обладаем здесь, на Востоке, долговечна. Не так ли, грек?
Он взглянул на Атанасиуса, который, запинаясь, пробормотал что-то невразумительное, трясясь в складках жира.
— Да, — сказал паша, наблюдая за ним с безжалостной улыбкой, — мы на Востоке понимаем много такого, что никогда не будет доступно Западу. Вы должны помнить об этом, господа, если путешествуете по Греции. Просвещение не только открывает, но иногда может скрывать правду.
— Например, ваше превосходительство? — спросил я.
Паша поднял свою книгу.
— Я очень долго разыскивал
Воцарилась тишина. Вдалеке я услышал колокольный звон.
— Мне интересно знать, — сказал я, — сколько правды заключено в историях о кровопийцах, которые мы слышали?
— Вы слышали другие истории?
— Да. Мы остановились в деревне. Там нам рассказали о тварях, называемых вурдалаками.
— Где это было?
— Близ реки Ахерон.
— Вам, вероятно, известно, что я властитель Ахерона?
Я взглянул на Атанасиуса. Тот блестел, как кусок сала. Я повернулся к Вахель-паше и покачал головой:
— Нет, я не знал об этом.
Паша пристально посмотрел на меня.
— Много историй рассказывается об Ахероне, — спокойно молвил он. — У древних греков умершие тоже пили кровь.
Он взглянул на книгу и прижал ее к груди. Казалось, он готов был что-то сказать мне, свирепая страсть внезапно озарила его лицо, но оно тут же померкло, уступив место мертвенной маске, и только нотки холодного презрения были слышны в голосе Вахель-паши, когда он заговорил.
— Вы не должны обращать внимание на россказни крестьян, гш1огс1. Вампир — это древнейший миф человечества. И чем же стал он, побывав в руках моих крестьян? Жалким идиотом, шатающимся пожирателем плоти. Чудовище, выдуманное чудовищами. — Он усмехнулся, сверкнув белизной зубов. — Вы не должны бояться вампира крестьян, гш1огс1
Я вспомнил Горгиу и его сыновей, их дружелюбие. Желая защитить их, я описал наши приключения в гостинице у Ахерона. В течение моего рассказа я заметил, что Атанасиус уже весь изошел на пот.
Паша тоже наблюдал за проводником, его ноздри подрагивали, словно он чуял страх. Когда я закончил, он усмехнулся.
— Я рад, что за вами хорошо присматривали. Но я жесток только потому, что хочу предотвратить жестокость к себе. — Он посмотрел на Атанасиуса. — Видите ли, я в Янине не только для того, чтобы посоветоваться по поводу манускриптов. Я еще охочусь за беглецом. Я воспитывал этого раба с младенчества, заботился о нем, любил его, как родного. Не тревожьтесь, я охочусь за рабом, скорее в печали, нежели в бешенстве, и не причиню ему никакого вреда. — Он снова посмотрел на Атанасиуса. — Не причиню ровно никакого вреда.
— Я думаю, мой господин, — зашептал проводник, дергая меня за рукав, — думаю, что нам пора идти.
— Да, идите, — резко, почти грубо сказал паша. Он снова сел и открыл свою книгу. — Мне много еще нужно прочесть. Уходите, уходите, пожалуйста.
Хобхауз и я поклонились с нарочитой церемонностью.
— Увидимся ли мы снова в Янине, ваше превосходительство? — спросил я. Паша поднял голову.
— Нет. Я почти завершил то, зачем сюда приехал. — Он взглянул на Атанасиуса. — Сегодня вечером я уезжаю. — Он повернулся ко мне. — Возможно, гш1огс1, мы увидимся снова, но в другом месте.