Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
— Стрелы слабо помогают против духов, пришедших с севера, — Анхен лишь слегка пожимает плечами.
— Но мы… с юга прилетели. А если вообще, то с запада.
— А от Камня идем с севера. Да и не суть. В их поверьях север — сторона злой, насильственной смерти. Думаешь, регулярно прилетающие в храм аниары ходили в их поселок за чем–то иным? Это жертва духам смерти, Ларис. Нам. Чтоб взяли этих и не трогали поселок. Кстати, мужчина — лично тебе. Берешь?
— Зачем ты?.. Не издевайся.
— Даже не думал. Будь я один, здесь висела бы только она. Ты посмотри, Ларис. Внимательно посмотри. На себя, на меня, на них. Ты никогда не будешь для них человеком.
Да, я видела. Я понимала, помнила.
— Ты их отпустишь? Если это для нас, мы же можем их отпустить?
— Отпустить? — он подходит к пленнице ближе, обворожительно улыбаясь, проводит пальцами по ее щеке.
— Эрли–кха, — в ужасе шепчет она побелевшими губами, — Эрли–кха…
Большой палец его руки скользит по ее губам. Медленно, чувственно. Она забывает, как дышать. Его дыхание, напротив, учащается.
— Зачем же мне ее отпускать, Ларис? — продолжает он несколько хриплым голосом. — Такая красивая девочка. Такая нежная.
И уже не понять — со мной он еще разговаривает, или уже только с ней. Я почти физически ощущаю, как его ведет. Его дыхание, голос, его рука, ласкающая ее горло, разрывающая завязки ее халата.
— Анхен, пожалуйста! — бросаюсь к нему сзади, обхватываю руками, тяну на себя. — Не надо, пожалуйста, остановись!
Он ловко выхватывает меня из–за спины, прижимает к груди, целует в губы.
— Зачем, принцесса? Я усталый, голодный — во всех смыслах. И я хочу ее, — меня он удерживает одной рукой, другая по–прежнему ласкает пленницу, словно он не в силах оторваться, остановиться.
А она — уже не отстраняется. И слезы высохли, и ужас из глаз уплыл. Ее лицо словно следует за его скользящей ладонью, прося продлить ласку, и только губы все шепчут непонятное:
— Эрли–кха… Эрли–кха…
— Анхен! — становится страшно. Его глаза словно дымкой затянуты, он будто плывет в аромате крови, все больше теряя связь с реальностью.
— Побудь сегодня со мной, Ларис. Не отворачивайся. Сколько можно уже закрывать глаза на тот факт, что я вампир? Сколько можно меня стыдиться, Лара? Я хочу, чтобы ты была рядом. Всегда — рядом. Она прелестная девочка. Давай попробуем вместе — твоя плоть, ее кровь. И я могу ничего не бояться. Не сдерживаться, — его горячий шепот, слегка похожий на горячечный бред, обжигает мне ухо. Его висок касается моего виска, его лицо трется о мое. — Хотя… Твоя кровь тоже. Ты не представляешь, как манит меня твоя кровь, с тех пор, как ты изменилась. А ты все болеешь, болеешь…Я возьму немного, Лар. Совсем немного, тебе не повредит. Я сумею переключиться. И смогу не сдерживаться. Я наконец–то смогу не сдерживаться. Ее кровь. Вся ее кровь. И плоть. Она так прелестна, Лара. Изящная, стройная. С такой маленькой, почти детской грудью. Еще не знавшей ласк…
Уже узнавшей. С завязками халата он справился. Дикарка чуть постанывала, ее откинутая голова безвольно моталась из стороны в сторону, глаза закатились. Его эмоции накрыли ее лавиной. Она уже была его — душой, телом. Ей было хорошо. А я…
А я была в шоке. Нет, не от интересного предложения даже. От того, что он себя не контролировал. Он уже забыл, куда мы шли, зачем. Он хотел только крови и плоти. Здесь и сейчас. В глазах — ни проблеска разума, лишь туман предвкушения, лишь страсть…
Пытаюсь отодвинуться, выскользнуть из его объятий, но тщетно.
— Анхен, отпусти! Пожалуйста! Не надо, Анхен, не сейчас! Не здесь! Не так!..
Он закрывает мне рот поцелуем. Глубоким, жадным. Его рука еще сильнее сжимает мне плечо. Вторая рука, оторвавшись от дикарки, ложится мне на горло, охватывая его, оглаживая. Скользит вниз, безжалостно разрывая мне блузку, находя под ней грудь и сминая ее скорее болезненно, нежели чувственно.
— Не отстраняйся, Лара, пожалуйста! Нам будет хорошо. Нам всем будет хорошо. Хочешь, дам тебе своей крови? Ты ведь пила однажды. Было сладко.
Не могу больше. Не выдерживаю. Размахиваюсь и, что есть силы, бью его по лицу ладонью. И звук пощечины еще долго отдается у меня в ушах в наступившей оглушительной тишине.
Его руки опускаются, и я падаю назад, поскольку все это время безуспешно пыталась вырваться. Остаюсь сидеть, где упала, с ужасом глядя на вампира. Никогда прежде я руки на него не поднимала. И не думаю, что кто–либо из людей вообще… Впрочем, в таком состоянии я его тоже еще не видела.
Он стоит… замерев на месте, молча. И взгляд его проясняется… или чернеет… Пауза тянется. Секунды превращаются в вечность.
— Это называется «плюнуть в душу», Лара, — раздается, наконец, его голос. Чужой, холодный. — Плюешь ты метко, я и забыл…
Он по–прежнему стоит, не шевелясь. Не глядя на меня. Не глядя на нее, на них…
— Ты… сорвался. Я испугалась…
— Да что ты? Как интересно… — усмешка. Холодная, издевательская. И все тот же взгляд — в никуда, мимо. Только руки в карманы засунул. Постоял. Отошел подальше, на край поляны. Встал там, прислонившись спиною к дереву. Откинул голову, закрыл глаза. Помолчал.
— Лариса, а ты… хоть когда–нибудь… думала обо мне? — произнес, наконец, все так же неестественно спокойно, вот разве что слова подбирал с видимым усилием. — Нет, не о том, как тебе плохо со мной, как сильно я тебя раздражаю, как не нравлюсь, как хорош в постели… Просто обо мне. Как я живу, что ощущаю, что чувствую… Я ведь сейчас даже не о любви, Ларис. Да не люби, не надо…
— Я…
Он перебил, не дослушав. Не интересовал его мой жалкий лепет.
— Ты когда–нибудь думала о том, что я — не человек? Никогда им не был и некогда не буду. Но при этом у меня тоже есть потребности. Естественные для моего вида. Что абсолютно так же, как и ты, я бываю голоден. Вот только в пищу мне годится только живая человеческая кровь. И ничего больше. Заменителя нет. Что секс занимает в нашей культуре столь серьезное место не просто так. Это тоже тип питания, Лара. Необходимый для нормальной жизни энергообмен. И когда его долго нет — это тоже голод, Лар. Сильный. Сводящий с ума, ставящий на колени… Я сорвался, говоришь? Не настолько, чтобы тебя обидеть, ты не могла этого не понимать… — помолчал. И я молчала, замерев на земле, ожидая худшего. — А ты могла бы мне помочь. Поддержать в минуту слабости… Ты предпочла меня оскорбить. Очередной раз ткнуть в лицо, что я не железный, не идеальный, что у меня бывают срывы, слабости. Что я, «о, светоч, пощади», будучи вампиром, смею вести себя по–вампирски! — язвительность все же пробилась. Холодная, беспощадная. Да, это он любить хотел импульсивно. А убивать будет, как водится, расчетливо. Хладнокровно. Впрочем, пока он бьет лишь словами. Все так же не глядя. Не шевелясь. — Ты болела сейчас, тебе было плохо, я все понимаю. А ты представляешь, каково было мне? С тобой наедине, в замкнутом пространстве, где все пропитано твоим запахом, не имея возможности прикоснуться, пригубить… Я вампир, Лара, у меня зубы сводит, в глазах мутится, я еле сдерживаюсь… Я тебя хочу — до безумия. Не кровь, не плоть, не пищу, Лара, тебя. Обладать, любить, соединиться с тобой в одно целое… Но я вампир, и я знаю свои возможности. После недели воздержания — я не смогу себя контролировать. Да еще на голодный желудок. Кровь ударит в мозг — и все, Лариса. Я уже не смогу остановиться. И я запрещаю себе думать об этом, дышать, чувствовать… Да, когда я увидел ее, я расслабился. Позволил себе расслабиться, потому что с ней я смогу… смог бы — любить тебя, насытится, избавиться от боли…