Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
— Анхен верит еще меньше. Знал бы ты, что он тут про тебя наговорил, в чем подозревал… А ты — как специально. Худшие опасения его подтвердил. Зачем?!
— Ну вот… Я сделал все, как ты хотела, прогнал твоего страшного Анхена, не позволил ему тебя увезти — и ты же еще недовольна!
— Прогнал… — такая горечь в душе. Так больно ощущать себя никем. Всего лишь пешкой в их играх. Суррогат. Человек в жизни вампира. Никто. — Скажи, зачем… зачем ты всегда говорил мне, что я для Анхена что–то значу? Что он моя судьба, что я не просто одна из его девочек, но что–то большее?
— Потому что это действительно так.
— Но
— Лара — Лара, — он встает, подходит ко мне и протягивает руку, — идем, посидишь немного со мной, нам не так уж долго осталось.
— Осталось что? — я позволяю увести себя на диван и усадить в кольцо его рук. И чувствую его губы на своих волосах, и тепло его тела, прижимающегося ко мне. И невольно думаю о том, что будь я вампиром, я чувствовала бы сейчас и запах смерти так же отчетливо, как чувствовал его Анхен.
— Осталось быть здесь вместе, маленькая. Моя глава в твоей истории уже дописана.
— Но ты же…
— Я не юная дева, малыш, чтоб говорить предельно откровенно там, где надо и где не надо. Меня интересует результат. А в результате того, что я наговорил ему сегодня, ему придется здорово задуматься над тем, что же ты значишь в его жизни. И поверь, он сумеет сделать правильные выводы.
— В результате того, что ты ему наговорил, вывод только один: он должен немедленно забыть обо мне и ехать мириться с твоей сестрой, — вздыхаю я горько. Я ведь этого и хотела, верно? Отчего же тогда так больно сейчас?
— Ты, возможно, не заметила, поддавшись эмоциям, но мириться с моей сестрой он более не намерен, хотя приехал в этот дом именно с мыслями о ней. И поверь, я достаточно хорошо его знаю, чтобы и предугадать и спровоцировать подобную реакцию.
— Но ты же… — теперь я и вовсе ничего не понимала. — Ты же сам всегда хотел, чтоб они помирились.
— Хотел. Потому и вышло правдоподобно, Анхен ведь тоже в курсе. Вот только при данном раскладе… пусть уж они лучше мирятся еще лет через сто. А пока ей лучше по–прежнему держаться от него подальше.
— Но зачем?
— Не важно, маленькая. Просто поверь, что так действительно будет лучше. Настолько, что я даже готов объявить себя его врагом, чтоб тень моих гнусных козней падала и на нее.
— А ведь ты действительно гнусный и беспринципный интриган.
— Ну, пока я интригую в твою честь, тебя должно это только радовать.
— Почему ж мне тогда так плохо?
— Потому что ты веришь словам. А задача была — не сказать правильные слова, а вынудить вас обоих к правильным действиям.
— И какие же они, по–твоему, правильные?
— По–моему, я никогда не скрывал, что хочу видеть вас вместе.
— Да? И потому ты объявляешь меня своей и выгоняешь его прочь из этого дома?
— Это где ж ты видала авэнэ, у которого можно было бы что–то отнять, да еще и выгнать? — Лоу усмехается. — Вернется. Вот только действовать ему теперь придется иначе. Не брать, а завоевывать. Если он хочет тебя получить, а поверь, он хочет, чтоб он тут ни успел тебе наговорить, ему придется хорошенько подумать, что именно он может тебе предложить. И поверь, в отличие от меня, ему есть из чего выбрать.
— Ты уже предложил мне свой дом. Это очень много, как бы ты не пытался обесценить это сегодня своими речами.
— Недостаточно много, моя маленькая. Он прав, ты здесь гаснешь, и я не в силах тебе помочь.
— А с ним…
— Ты подумай об этом. По поводу «с ним». Может, вы не сумели друг друга понять? И в ваших отношениях было что–то, что куда ценнее твоего прозябания здесь?
Сгущается сумрак, а мы так и не зажигаем свет. Так и сидим на диване. И я понимаю, что он и в самом деле прощается. И все его слова «за меня» имели целью лишь раздразнить Анхена, подарить ему трудностей, которые он гордо преодолеет, вызвать ревность, которой у вампиров не бывает… Интриган и манипулятор. Видимо, это то, что он хотел продемонстрировать мне. Что он действует не ради меня, но ради своих интриг, те ли они, в которых он признавался Анхену или те, в которых он признавался мне. Что для Анхена я цель, а для него — лишь средство. Анхен верил — ну, раньше уж точно — что любит меня, а Лоу… он никогда не признается себе даже в том, что ко мне привязан.
А я? Что на самом деле чувствую я? Чего я хочу? Какой и с кем я вижу свою дальнейшую жизнь? В сгущающихся сумерках уже не разглядеть картины на стене, но я смотрю на темный прямоугольник, отчетливо представляя себе каждую деталь. Жизнь — она была там…
А в кармане платья прячется маленькая костяная птичка. Теперь моя. Со мной. И я немного нервничаю, а вдруг для того, чтоб лететь, нам с ней обязательно нужен Анхен? Лоу не знает ответа. На пересказанные мной обвинения Анхена, что он же все это и устроил, лишь смеется, уверяя, что Анхен однажды и сам поймет, что это не так. Или не поймет. Но сути это не меняет. Это человеческая магия, и он не много в ней понимает.
Долго крутит мою птичку в руках, прислушиваясь к ощущениям. Советует не терять и никогда не давать в руки тех, кому я не доверяю.
— Она действительно хранит твою душу.
Может быть, и хранит, но больше уже не летает. Я засыпаю легко, но — без сновидений. Усталость? Нервы? Птичка, вернувшаяся ко мне? Я не знаю ответа. Я просыпаюсь в середине дня и понимаю, что больше мне не заснуть, и уже два дня я не видела родных, и может быть больше вообще никак, никогда…
Мне тесно в доме с его книгами — прочитанными и непрочитанными, с его картинами — написанными и ненаписанными, с его хозяином — искренним и лживым. Сбегаю в степь. Ухожу как можно дальше, пока хватает сил, пока домик коэра не становится лишь точкой на горизонте. И высятся со всех сторон синие горы — где дальше, где ближе, я словно на дне гигантской чаши. Лишенная своих волшебных снов, я вновь остаюсь наедине с окружающей действительностью. Есть только я — маленькая, как песчинка, и бесконечная пустота вокруг, окольцованная непроходимыми горами.
И Лоу. И я знаю, он мне действительно друг, и относится ко мне гораздо теплее, чем, возможно, сам бы хотел, и в своей заботе обо мне он искренен. Но я всегда буду фигурой на его шахматной доске, и он двинет меня, не задумываясь. И даже обменяет. Он не будет действовать ради меня или ради себя. Но ради своих высоких планов.
А я всегда буду ему благодарна, что бы он со мной не сделал. Потому что он дважды спасал мне жизнь, а такое не забывают. Потому что спасал — это не просто хватал за шкирку, когда я из окна выпадала. Спасал — это выхаживал, заботился, учил снова жить и дышать, и верить, что все еще будет хорошо. День за днем, месяц за месяцем.