Вампиры Лос-Анжелеса
Шрифт:
– В прошлый раз все кончилось тем, что ты сжег яичницу. Нет, спасибо.
– Тогда погоди минутку, я оденусь. Я тебя отвезу.
– Чтобы я оставила здесь на всю ночь машину? Мистер Кидди, что подумают ваши соседи?
– К дьяволу соседей. – Он взял Гейл за руку, пинком захлопнул дверь и обнял ее. – С кем ты должна завтра встретиться?
– С моим любимым капитаном из отдела убийств – Палатазином. Догадываюсь, что это будет та же самая беседа, которая сводится к краткой фразе “без комментариев”. – Кончиком пальца она провела линию вдоль морщинки на лбу Джека. Она чувствовала сквозь тонкую ткань халата, как начинает реагировать его тело, а ее – отвечать. – У меня возникло ощущение, что он считает, будто сообщение в “Тэтлере” слишком тяготеет
– Воображаю. – Джек начал медленно ласкать языком шею Гейл. – Да здравствует желтая пресса!
Она не то вздохнула, не то простонала, чувствуя, как желание ласковым пером щекочет ее бедра. “Снаружи так темно,– подумала она,– и так зябко. О, как хорошо!”.
Джек взял ее за руку, увлекая назад в спальню. Гейл тихо спросила: – Завтрак в восемь?
5.
Источая голубой дым выхлопа, похожий на жука серый “фольксваген” с помятым бампером двигался вдоль дороги Аутпост Драйв, углубляясь в пустынную холмистую местность, поднимавшуюся над Голливудом. По мере того, как дорога становилась круче, двигатель “фольксвагена” все громче и громче завывал, издавая металлическое сухое покашливание. Свет немного перекошенных передних фар бросал мерцающие тени на придорожные сосны. Лишь изредка мимо проносился встречный автомобиль, направлявшийся вниз, к городу. С шоссе “фольксваген” свернул на узкую дорогу, покрытую старым ломаным бетоном, извивающуюся подобно туловищу змеи, поднимаясь в гору под углом в сорок градусов. Справа от дороги стояла изъеденная трещинами гранитная стена. Слева, где склон уходил вниз серией оврагов и обрывов, цеплялись за каменистую почву несколько сотен корявых хилых деревьев.
Хотя у въезда на дорогу не было дорожного указателя, водитель не ошибся, и теперь двигался наверх по Блэквудской дороге.
Его звали Уолтер Бенфилд, и рядом с ним на сиденье, мотая безвольно головой при каждом толчке, сидела двадцатилетняя девушка–чикано по имени Анжела Павион. Глаза ее были полуоткрыты, так что виднелись белки, и время от времени она тихо постанывала. Бенфилду интересно было узнать, что ей снилось.
Кабину машины наполнял густой медицинский запах. Под сиденье у него была засунута смятая тряпка, уже порыжевшая после того, как ее несколько раз пропитывали раствором, который он украл на работе. Несмотря на то, что сразу после усыпления девушки он опустил стекло в дверце, из глаз Бенфилда, скрытых за стеклами очков с толстой черной оправой, постоянно катились слезы. “По крайней мере, лучше, чем в прошлый раз”,– сказал он себе. Когда он испытал раствор в первый раз, девушка умерла, потому что состав был недостаточно хорошо очищен. Во второй раз ему самому пришлось высунуть голову в окно – его вырвало, и весь следующий день болела голова.
Теперь он действовал более ловко, конечно, жалея, что не может больше пустить в ход свои руки. У него были мощные мясистые ладони. Он постоянно упражнял кисти с помощью пружинного эспандера. Иногда ему казалось, что он мог бы сжимать эспандер до бесконечности, лежа на спине в кровати, глядя на картинки культуристов с лопающимися от обилия мускулов бицепсами, брюшными прессами и спинами, которые он вырезал из специальных журналов и наклеивал на стену. А в другом конце комнаты шуршали в проволочных загонах тараканы, пожирая друг друга и размножаясь. По последним подсчетам их было около сотни, самые сильные каннибалы достигали трех дюймов в длину.
Эту девушку он заманил в машину в конце Закатного бульвара примерно тридцать минут назад. Сначала она не хотела садиться, но он помахал потертым банкнотом в пятьдесят долларов, который носил именно на такой случай, и девочка тут же влезла в машину, словно ей натерли одно место чесноком. Она не очень хорошо говорила по–английски и плохо понимала его, но для Бенфилда это едва имело значение. В некотором смысле девушку можно было назвать симпатичной, кроме того, она была из тех отчаявшихся женщин, что еще выходили на панель в такое время. “Тем хуже для нее,– подумал Бенфилд. – Сама виновата, что не читает газет”. Он отвез ее к пустынному паркингу возле одного из супермаркетов, расстегнул на брюках “молнию” и когда девушка наклонилась,
Девушка прекратила сопротивляться через несколько секунд. Он спрятал тряпку, усадил девушку так, чтобы она не сползла на пол, и повел машину на север, к первым холмам гор Санта Моники, чей высокий гребень делил Лос–Анжелес на две части. Он тяжело дышал от радостного возбуждения. Девушке удалось поцарапать ему руку, и на коже темнели две красные полоски. Он следовал божьему гласу, святой воле своего Мастера и Повелителя, он всматривался в темноту за пределами света фар и говорил себе: “Спеши. Нужно спешить, он не любит долго ждать”. Голос его казался тонким, как у ребенка, который не может успокоиться в предвкушении награды за исполненное приказание.
Дорога стала не такой крутой, но продолжала уводить серый “фольксваген” все выше и выше. Время от времени Бенфилд краем глаза видел отблеск городских огней внизу, где старая ухабистая дорога с потрескавшимся бетонным покрытием близко подходила к обрыву. За последние недели он много раз проезжал этой дорогой, но все равно приходилось напрягать все внимание – дорога была очень коварной. В первый раз, кода он привез сюда симпатичную рыжеволосую девушку, которой было не больше шестнадцати, он заблудился и ездил кругами, пока Голос Бога не направил его на верную тропу.
И сейчас Голос снова разговаривал с ним, тихо шепча сквозь свист ветра, называя по имени. Бенфилд улыбнулся, в глазах показались слезы радости.
– Я иду! – крикнул он. – Иду!
Порыв ветра ударил в бок “фольксвагена”, и машина тихо качнулась. Девушка что–то тихо простонала один раз по–испански и замолчала.
В свете фар блеснула новая цепь, протянутая впереди поперек дороги от одного дерева к другому. На ней висела металлическая табличка: “Частное владение – проезд посторонним воспрещен”. Бенфилд с громко стучащим сердцем остановил машину на обочине, выключил свет и начал ждать. Голос казался ему прохладным бальзамом на воспаленном мозге. Теперь он разговаривал с Бенфилдом почти каждую ночь, когда Уолтер лежал на матрасе в своей комнате возле Мак–Артур Парк, находясь в сером пространстве, которое было и не сном, и не бодрствованием. В эти ужасные, полные гнева ночи, к нему возвращались воспоминания.
Ему снилась мать, поднимающая голову с колен чужого мужчины, сжимая в руках огромный пульсирующий пенис, словно питона. Она открывала рот и пьяно кричала: “Убирайся отсюда!” И тогда Голос успокаивал его, охлаждая лихорадку памяти, словно холодный морской бриз. Но иногда даже Голос был не в силах остановить ход ослепительно–пестрого кошмара, разворачивающегося внутри головы Бенфилда. Чужой мужчина ухмылялся и говорил: “Маленький поганец хочет смотреть Бев. Иди–ка сюда, Уолти, гляди, что у меня есть!” И Уолтер–ребенок стоял, словно приколоченный к месту, в дверном проеме, ощущая горячую пустоту в голове, глядя, как чужой мужчина все ниже наклоняет голову матери, пока ее смех не становится глухим. Он смотрит до конца. Губы и чресла слились в какой–то отвратительный узел. И когда они кончили, мать – “старушка Бев никогда не говорит “нет” – отхлебнула из бутылки “Четыре розы”, стоявшей рядом с диваном, потом обняла чужого мужчину и сказала густым голосом:
– Теперь ты позабавь меня мой, дорогой.
Она задрала подол белого в крапинку платья выше своих больших бледных бедер, белья на ней не было. Мальчик Уолтер не мог оторвать глаз от секретного места, которое, казалось, подмигивало ему, как греховный глаз. Руки прижимались к собственному паху, и секунду спустя чужой мужчина громко захохотал, словно довольный буйвол:
– Гляди–ка, маленький поганец получил торчок! Малютка–Уолтер обзавелся зарядом. Иди сюда, Уолти, я сказал, иди сюда!