Вампиры. Антология
Шрифт:
Не бог весть что. Я отметил ее появление, затем вернулся к бессвязному разговору со вторым барменом. Он когда-то был в Лондоне или хотел побывать — я так и не понял, что именно. Он то ли расспрашивал меня о Лондоне, то ли рассказывал мне о нем; я или слушал, или сам рассказывал — не помню, да и в тот момент я уже не понимал, о чем шла речь. На данном этапе мои реплики в любом случае не отличались бы одна от другой. Наконец я заметил, что оркестр умолк, по-видимому, собираясь уходить. Это означало, что я могу отойти от стойки и сесть за столик. Оркестр был вполне ничего, но играл очень громко, и, не испытывая к его членам никакой личной вражды, я в то же время обрадовался, что они исчезли. Когда я обратил внимание на перемену в музыке, оркестр уже давно
Я степенно, покачиваясь, направился к столику, тихо и фальшиво мурлыча «Большой налет на заправку» и напоминая себе, что еще только двадцать минут десятого. Если я хочу встретиться со своими, не разыгрывая из себя пьяницу, то нужно немного притормозить. Вот если бы я не выпил последние четыре «маргариты»… Но подобные мысли вовлекали меня в сложную пространственно-временную головоломку, решать которую я был не готов. Достаточно будет притормозить.
Как раз когда я приступил к следующей порции, вечер принял интересный оборот. Кто-то что-то произнес в непосредственной близости от меня, и, подняв голову в попытке уловить смысл сказанного, я увидел перед собой женщину из бара.
— Э? — сказал я с присущей мне обходительностью.
Она стояла за стулом, напротив меня, с застенчивым видом — впрочем, не слишком застенчивым. Она производила прежде всего впечатление добродушия — настороженного, жесткого добродушия. Светловолосая, она была в бледно-голубом платье и синей джинсовой куртке.
— Я спросила, этот стул свободен?
Я задумался, стоит ли отвечать как всегда, когда я хочу показаться занятным, — то есть задушевным голосом спросить, кто из нас истинно свободен. И решил, что сейчас мне это не под силу. Я был недостаточно пьян и в глубине души сознавал, что это просто несмешно. К тому же я нервничал. Женщины не имеют обыкновения подходить ко мне в барах и испрашивать позволения присесть за мой столик. У меня в таких делах недостаточно практики. В итоге я удовольствовался прямым ответом.
— Да, — сказал я. — И вы абсолютно свободно можете им воспользоваться.
Женщина улыбнулась, села за стол и заговорила. Я быстро выяснил, что ее зовут Рита-Мэй. Она живет в Новом Орлеане уже пятнадцать лет, переехала сюда из какой-то богом забытой дыры под названием Хоума, в глуши Луизианы. Работает в одном из магазинов, расположенных дальше по улице Декатур, около площади, продает туристам наборы каджунских [4] специй — работа сносная, оплачивается неплохо, но не слишком увлекательная. Она была замужем, но брак распался четыре года назад, закончившись обоюдным равнодушием. Детей у нее нет, и она не считает это большой потерей.
4
Каджуны (Cajun) — франкоязычные жители Луизианы.
Эти сведения были представлены мне с замечательной краткостью и, что особенно приятно, без отклонений от темы и не относящихся к делу деталей. Я любезно сидел, потягивая коктейль, а она умело вытягивала из меня более скромную порцию аналогичной информации. Мне тридцать два, поведал я ей, я холост. Владею небольшой компанией по разработке программного обеспечения в Лондоне, Англия, живу в компании вялого кота по кличке Колючка. Мне очень нравится традиционная кухня Нового Орлеана, но я плохо знаком с местными заведениями — кроме Французского бара с его muffelettas, которые я обожаю, и кафе Мамы Сэм, где подают po-boys, [5] которые, по моему мнению, перехвалены.
5
Po-boys — традиционный сэндвич, изготовляемый в Луизиане; состоит из жареного мяса или морепродуктов на французской булке.
После часа беседы и еще трех «Маргарит» наши колени дружески сблизились, а к половине двенадцатого моя рука оказалась на спинке ее стула, и женщина удобно оперлась на нее. Возможно, потому, что мы так быстро покончили со всякой чушью, с Ритой так легко было проводить время. Неважно. Я веселился.
Риту-Мэй, казалось, не оскорбила горячность моих чувств по отношению к вампирам; мне доставила удовольствие ее готовность признать, что все это чепуха. Я уже хотел поднять руку, чтобы заказать еще выпить, когда заметил, что бармены ушли домой, оставив на стойке бумажку, на которой от руки было нацарапано: «Эй вы, двое, почему бы вам просто не свалить отсюда?»
Вообще-то кто-то, конечно, в баре остался, но было ясно, что выпить нам больше не дадут. Несколько минут я напрягал свой недюжинный интеллект, пытаясь решить эту проблему, но передо мной мелькала лишь череда вопросительных знаков. Затем я внезапно обнаружил, что нахожусь на улице, причем не припоминаю, чтобы я вставал из-за стола. Рита-Мэй, обвив рукой мою талию, тащила меня по Декатуру в сторону площади.
— Вот сюда, — хихикая, бормотала она, и я спросил у нее, на что, черт побери, она меня уговорила.
Обнаружилось, что мы направлялись именно в тот бар на улице Бурбон, где я должен был полтора часа назад встретиться со знакомыми. Я взволнованно размышлял об этом совпадении, пока Рита-Мэй не дала мне понять, что мы идем туда по моему предложению.
— Дури не надо? — спросила Рита-Мэй, и я обернулся, чтобы разглядеть ее как следует.
— Не знаю, — отвечала она же. — А что у тебя есть? Эти слова привели меня в замешательство, но затем я понял, что первый вопрос задало новое лицо, все еще стоящее перед нами. Тощий черный с бегающими глазками.
— Колеса, травка, кокаин, героин, — бубнил парень усталым монотонным голосом.
Пока Рита-Мэй покупала пакетик сигарет с марихуаной, я попытался сообразить, где продавец прячет героин, пока до меня не дошло, какого дурака я валяю. Я ощущал какое-то беспокойство. Вечер еще не закончился.
Только пять минут спустя, когда мы зажигали сигарету, я сообразил, что встреча с торговцем наркотиками — дело нешуточное. К счастью, к этому времени он исчез, а внимание мое было слишком рассеяно, чтобы я долго мог задерживаться на этой проблеме. Для Риты-Мэй событие, по-видимому, не являлось из ряда вон выходящим, и, поскольку она была местной, я решил, что все в порядке.
Дойдя до площади Джексона, мы свернули направо и пересекли ее в направлении улицы Бурбон, затягиваясь по очереди сигаретой и зигзагами шатаясь от одной стороны тротуара к другой. Рука Риты-Мэй по-прежнему покоилась на моей талии, я обнимал ее за плечи. В мозгу мелькнуло, что рано или поздно мне придется спросить себя, какого черта я делаю, но пока я не был готов к этому.
Я и в самом деле представить себе не мог, что, когда мы наконец доберемся до бара, люди с конференции будут еще там. К тому времени мне казалось, что мы идем по улице по меньшей мере десять дней, хотя пожаловаться на прогулку я не мог. Сигарета здорово дала нам обоим по мозгам, и я чувствовал себя так, словно моя голова была искусно изваяна из горячего бурого дыма. Улица Бурбон все еще кишела народом, и мы неторопливо пробирались сквозь толпу, блуждая между полуодетыми парочками гомосексуалистов, долговязыми местными неграми и облаченными в светлые костюмы туристами из Де-Мойна, [6] фигурами напоминавшими груши. В какой-то момент перед нами, словно из-под земли, возник мускулистый блондин, ткнул мне в лицо розу и спросил: «Дама согласна?» — резким, неприятным голосом. Я начал мысленно перебирать подходящие ответы, но тут Рита-Мэй купила розу сама. Она с деловым видом отломила стебелек, оставив лишь четыре дюйма, и засунула цветок себе за ухо.
6
Де-Мойн (Des Moines) — главный город штата Айова.