Вангол
Шрифт:
— Как бы ты заговорил, интересно, если бы твоего отца увела какая-нибудь типа Мысковой?
— Мой отец умер, когда мне было десять лет, а мать через три года вышла замуж. Отчим неплохой человек, он любит мать, и мне приятно видеть, как они общаются между собой. Если бы он вдруг ушёл к другой женщине, я, конечно, был бы огорчён за мать, но думаю, понял бы его. Значит, на это была причина, и не мне судить о том. Человек рождён жить счастливым, и это его право.
— Да, Владимир, не понимаешь ты, в какое время мы живём, не чувствуешь политической обстановки. Если сейчас каждый начнёт устраивать своё
— Если общество будет состоять из ячеек, в которых, притворяясь счастливыми, живут несчастливые люди, само общество будет насквозь лживым. Сохранять насильно под любым, пусть политическим предлогом видимость счастья невозможно. Рано или поздно это приведёт к разрыву, и чем позже это произойдёт, тем хуже последствия.
— О, куда тебя понесло, так недалеко и до искажения линии партии по вопросам развития социалистического общества. Кто это тебе голову мусором набил, надо бы её основательно прочистить, желательно на комсомольском собрании.
— Знаешь, Игорь, не дай бог тебе стать каким-нибудь начальником. Ты по любому случаю найдёшь политическую подоплёку и обвинишь человека в том, о чём он даже и не догадывался.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То и хочу сказать. Увидеть в человеке плохое всегда проще, заметить хорошее гораздо сложнее. Тебе кажется, что ты зришь в корень, на самом деле твоя принципиальность это не что иное, как выискивание пороков. Откуда в тебе это?
— От верблюда. Меня совершенно не интересует твоё мнение. Есть люди, чьё мнение для меня важно, а твоё обывательское видение жизни мне просто неинтересно, а по большому счёту оно просто вредно. — Сказав это, Игорь вылез из спальника и вышел из палатки.
Он стоял под огромной чашей чёрного неба, усыпанного миллиардами звёзд, и курил. Он был уверен в своей правоте и злился на друга, так глубоко, по его мнению, заблуждавшегося в жизни. В полной тишине Игорь вдруг услышал приближающиеся звуки и укрылся за палатку. Мимо палатки к своему чуму прошли Вангол и Тинга. Они о чём-то тихо говорили. Игорь не понял о чём. Отрывки фраз, услышанные им, скорее были на эвенкийском языке. Но последнее, что он услышал и понял, было на русском. Дождавшись, когда они зашли в чум, Игорь нырнул в палатку и растормошил засыпавшего Владимира:
— Я был прав, слышишь, насчёт этих орочон, я был прав. Я сейчас слышал, как Вангол сказал «что другого выхода у них нет», и, пока мы не насторожились, нас надо уничтожить всех!
— Что ты несёшь? Не может быть! Когда и где ты это слышал? — Владимир вылез из спальника.
— Только что, они где-то шарились ночью и возвращались мимо нас. Я спрятался и услышал, как Вангол это сказал. Я слышал это своими ушами.
— Вот это да! — только и смог произнести Владимир.
— Нужно немедленно поднимать всех и арестовать Вангола и его орочонку. Доведём их и сдадим органам, пусть разбираются.
Игорь быстро оделся и, взяв карабин, вышел из палатки. Оделся и Владимир, он тоже взял карабин. Вылезая из палатки, увидел, что Игорь уже подходит к палатке Новикова, раскрыв вход, нырнул в неё и тут же выскочил.
— Нет! Новикова в палатке уже нет! — взволнованно шептал Игорь. Его лицо было испуганным. — Они убили его, скорее, скорее к Пучинскому!
Они бегом бросились к палатке начальника экспедиции и, добежав, буквально ввалились в неё.
— Семён Моисеевич, проснитесь скорей, беда! — тормошил его Игорь.
— Что, что случилось? — открыв глаза, спросил Пучинский, осторожно освобождая руку из-под головы спящей Нины.
— Орочоны убили Новикова! Скорей! — почти прокричал Игорь, выбираясь наружу.
Мгновенно проснувшийся Пучинский, ничего не понимая, вскочил и, хватая одежду, выскочил из палатки вслед за Игорем. Проснувшаяся Мыскова, закутавшись в одеяло, высунулась из палатки и спросила:
— Что произошло?
— Я услышал разговор Вангола с Тингой о том, что у них нет другого выхода, как всех нас уничтожить. Это было пять минут назад. Кинулся к Новикову, нет в палатке. Значит, они уже кончили. Сейчас они в чуме, нужно немедленно их арестовать, пока они внутри. — Игорь передернул затвор карабина. — Идёмте!
— Бедный Новиков! — воскликнула Мыскова, услышав рассказ.
— Почему это я бедный? Я богат, вот зайца несу, — раздался за спинами уже готовых бежать к чуму Вангола мужчин голос Новикова.
Все медленно повернулись и увидели подходившего к ним Новикова с карабином за плечами и зайцем в руке.
— А что, собственно, здесь происходит, товарищи? Почему все при оружии и на ногах? На нас напали дикие звери или кому-то кошмар приснился?
Все растерянно посмотрели на Игоря, который часто-часто моргал глазами, как бы не веря, что перед ним стоит геолог, живой и невредимый.
— Но я же сам несколько минут назад слышал, как Вангол сказал, что всех нужно уничтожить, что другого выхода у них нет и нужно это сделать, пока мы их не опасаемся! — Сказав это, Игорь посмотрел на Владимира, как бы ища его поддержки.
— Ты уверен, что это он говорил о нас? — спросил его Владимир.
— А о ком же ещё! — уже зло, с отчаянием почти кричал Игорь, сжимая в руках карабин.
— О волках, — вмешался в разговор Новиков. — Они сегодня караулили стаю, которая не напала на наших лошадей только по моей глупости.
— Вот что, — глядя с нескрываемой иронией на Игоря, сказал Пучинский, — Пинкертон ты наш, положи карабин и иди спать. Завтра большой переход через отроги Яблонового хребта, нужно хорошо отдохнуть.
Владимир облегчённо вздохнул и пошёл к палатке. Семён Моисеевич полез в свою, где его ждала Нина, единственный человек, который не был огорчен ночным пробуждением. Она страстно раскрыла объятия, в которых Пучинский с радостью утонул. Новиков долго усмехался произошедшему, укладываясь спать. Игорь до утра ворочался в спальнике, зло и обиженно переживая свой промах. «Ничего, я им всё равно докажу, что я прав. Только дойдём до Удогана, там с этим Ванголом разберутся», — думал он, засыпая. Спал он плохо, ему снились стаи ворон, которые кружились над ним и кричали: «Вангол! Вангол!»