Ваниль и миндаль
Шрифт:
— Нет. — Он покачал головой. — Человека можно понимать или не понимать, любить или не любить, можно доверять ему или не доверять, но верить в него — верить нельзя, потому что нельзя ни за что. Это опасно. Мы же не верим в Лондон или в электричество... — Помолчал. — За последние сто лет было много сделано для того, чтобы идеалом нашим стал ковер на стене, а каков идеал, такова и жизнь. Впрочем, идеалы не находят в коробке на чердаке — их делают. — Он допил кофе. — И никто, конечно, не ожидал, что жизнь вдруг станет такой... все эти соблазны, эти возможности... эти деньги... жизнь стала слишком широкой — я бы сузил...
Улыбнулся,
— Ты живешь с уродами, среди уродов, но это не значит, что ты тоже уродина. Не значит, Ваниль. Можно жить настоящей жизнью где угодно, но главное не это. Главное — нельзя ее откладывать. Понимаешь? Ты ведь, наверное, тысячу раз слышала, как люди говорят: мы-то счастья недостойны, живем плохо, ну ничего, перетерпим как-нибудь, зато наши дети будут хорошо жить...
Ваниль кивнула: слышала.
— Не будут. Отложенная жизнь — она как мертвый младенец в утробе, отравляющий мать своим ядом. Понимаешь? Не откладывай жизнь на потом. Потом не будет ничего. Ничего. Никто не знает, что значит подлинная жизнь. Я — не знаю. Пытаюсь понять, но не понимаю. Или понимаю задним умом... так бывает: вспоминаешь о чем-то и думаешь, что надо было поступить иначе, по-другому... это проблески подлинной жизни, наверное... — Вздохнул. — Тебе шестнадцать, Ваниль, пора...
Ваниль кивнула, хотя и не поняла, что значит — пора.
Нико расплатился.
— Если хочешь, — сказал он, — можешь пожить несколько дней у нас. Пока там все уляжется... С Ольгой я договорюсь.
Ольгой звали мать Ванили.
Нико открыл дверцу машины.
— И перестань называть мать мамкой. — Он помог ей забраться на переднее сиденье. — Попробуй называть ее мамой. А? Ради нашей дружбы.
Ваниль покраснела.
Когда он запустил двигатель, зазвонил телефон.
— Да, — сказал Нико.
Вдруг закрыл глаза.
— Да, — снова сказал он, выключая телефон.
— Извини... — Нико всем телом повернулся к девочке. — Планы меняются. У тебя есть деньги на автобус?
Достал бумажник, сунул Ванили купюру.
— Ирина Ивановна умерла, — сказал он. — Только что.
Ирину Нелединскую хоронили в Чудове. Отпевали в древней Воскресенской церкви, стены которой всегда, зимой и летом, были покрыты инеем, несли гроб по площади, посыпанной по старинному обычаю сахаром, сожгли “под голубку” — девочка, одетая во все белое, выпустила из рук белую птицу-душу, когда медный ангел на трубе крематория запел прощальную.
Нико никогда не приезжал в Чудов с охраной, но на этот раз возле него неотлучно держались трое крепких молодых мужчин, которые вежливо оттирали любого, кто пытался приблизиться к их хозяину. Исключение было сделано только для тещи, матери Ирины, да для Ольги и Ванили.
В церкви, в крематории и на поминках в ресторане “Собака Павлова” Нико молчал, был холоден, отчужден.
Женщины шептались: такой мужчина, конечно, один не останется — сорок два года, красавец, богач, такие во вдовцах долго не ходят.
Ванили были неприятны эти шепотки. Ей хотелось подойти к Нико, но не решалась. Она вдруг вспомнила, как мать однажды сказала, что Нико хороший человек, но живет какой-то страшной жизнью. Он был богом с иконы, которого невозможно обойти кругом, увидеть его затылок, и это пугало.
После поминок Нико вдруг поманил Ваниль.
— Помнишь наш разговор в кафе? Так вот, девочка, ради настоящей жизни, ради своей подлинности
Ваниль кивнула.
Нико сел в машину — кортеж тронулся.
— О чем это он? — испуганно спросила мать. — Зачем мечтать-то?
— Пойдем домой, мама, — сказала Ваниль.
Ваниль не обманула Нико: десять лет она мечтала о настоящей жизни.
После смерти жены Нико перестал приезжать в Чудов. Звонил редко — поздравлял с Рождеством и Пасхой. Все больше времени проводил за границей. Когда узнал, что Ваниль поступила в университет, прислал денег: “Купи себе что-нибудь”.
Денег было много, но Ваниль не стала их тратить — открыла счет в банке. Она была экономной девочкой. Лечила зубы и стриглась в Чудове, покупала китайские шмотки и ужинала жареной куриной печенкой. Училась на факультете вычислительной математики, хотя с таким же успехом могла бы учиться на филолога-германиста или финансиста.
По окончании университета устроилась в компанию, которая торговала программным обеспечением. Платили хорошо, но половину зарплаты выдавали в конвертах. На работе Ваниль подружилась с усатенькой Юлькой, девушкой крупной, смуглой и бойкой, вместе они сняли квартиру с видом на Измайловский парк — выходило по двенадцать с половиной тысяч на душу в месяц. Именно с этой Юлькой Ваниль и пережила самое волнующее приключение в своей жизни: однажды они выпили вина и вместе пошли принимать душ — принимали до умопомрачения. Вскоре, однако, Юлька встретила своего милого, вышла замуж и съехала.
Ваниль перебралась в квартиру поменьше. По вечерам листала глянцевые журналы или сидела за компьютером, переписываясь с френдами в социальных сетях. Она вывешивала “В контакте” свои фотографии — томные позы, затуманенный взгляд — и получала комментарии вроде: “Чем ты прогневила богов? Неужели они вернули тебя на землю, позавидовав твоей красоте?”, счастливо вздыхала, но потом поджимала тонкие губы и на предложения о встречах в реале не отвечала.
Перед сном она принимала душ и подолгу разглядывала себя в зеркале. Невысокая, светло-пегие пушистые волосы, маленькие глаза, бесцветные губки, едва проклюнувшаяся грудь. Ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Разве что ноги — ноги у нее были идеальные, не однобрюховские.
Однажды Нико сказал, что Ваниль похожа на недопроявленную фотографию: изображение лишено резкости, лицо словно в тумане.
“В ней еще не проснулся бог, — сказал Нико. — Но это еще случится. Лишь бы это был нормальный бог, человеческий...”
За десять лет Ваниль прибавила в груди, в бедрах и заднице — ей это шло.
И накопила на банковском счете почти двадцать тысяч евро.
Всякий раз, когда она приезжала в Чудов, мать заводила один и тот же разговор: “Пора замуж, пора”. Ну конечно, Ванили хотелось встретить своего милого. Но что-то удерживало ее, что-то мешало ей ответить взаимностью тем парням, которые изредка пытались за нею ухаживать. Одному из них она даже позволила поцеловать ее по-настоящему, с языком, но когда он вдруг полез под юбку, оттолкнула и сказала: “Нет”. И больше с ним не встречалась.