Ваниль и миндаль
Шрифт:
— У ее лица нет истории, — сказала она. — Сколько тебе лет?
— Двадцать семь, — сказал Нико.
— Двадцать шесть, — поправила Ваниль.
Сандра фыркнула и решительно потащила Ваниль за собой.
Через пять часов совершенно обалдевшая Ваниль предстала перед Нико: новая прическа, новое платье, новые туфли, новые запахи и, кажется, новое тело.
Сандра принесла шкатулку, Нико велел Ванили повернуться и застегнул на ее шее колье.
Ваниль взяла Нико под руку, и они отправились в ресторан.
У нее подгибались и дрожали ноги, замирало сердце, перед глазами все кружилось, и время от времени она придерживала
После ужина прогулялись по старому городу, выпили кофе в маленьком заведении неподалеку от арабских бань и спустились к набережной, где их ждал Пабло. Он отвез их в Вальдемоссу.
Если бы Ваниль спросили, о чем они разговаривали в ресторане и кафе, она ничего не смогла бы вспомнить.
— Посидим на террасе? — предложил Нико.
Когда они расположились в уютных креслах за овальным маленьким столиком, Пабло принес вино, разлил по бокалам и исчез.
Отсюда открывался вид на серебрившееся под луной море, над которым горели звезды — они были гораздо ярче и крупнее тех, что Ваниль видела в Чудове.
Нико закурил сигару.
— Нравится? — спросил он. — Все это — нравится?
— Да. — Она прокашлялась и повторила: — Да. Очень.
Одного этого дня было бы достаточно, чтобы оправдать десять лет ее мечтаний — десять лет жареной куриной печенки. А сейчас Ваниль думала только об одном: придется ли ей при отъезде с Майорки возвращать это роскошное платье, эти туфли и колье.
Она пригубила вино. Рука дрожала.
Нико откинулся в кресле.
— Ты хотела бы здесь жить? Летом — здесь... Ну не всегда — тут довольно скучно, однообразно... остров маленький... Есть еще дом в Биаррице и небольшая вилла в Майами. Зимой — в Лондоне. Хотя зимой можно хорошо провести время где-нибудь на Карибах или на Гавайях... или где хочешь...
Ваниль кашлянула.
— Как это?
Нико повернул к ней голову и улыбнулся.
— Тебе хочется вернуться в Чудов? В Москву? К матери? Тебе двадцать семь, Ваниль...
— Двадцать шесть.
— Двадцать шесть. Ты не замужем, живешь на съемной квартире, работаешь среди гастарбайтеров. Выйдешь замуж за одного из них? Или за чудовского, как твоя мать? Станешь матерью-одиночкой? — Он говорил ровным голосом, чуть посмеиваясь, словно и не всерьез. — Другой жизни у тебя там, боюсь, и не будет. Это — твоя настоящая жизнь?
Он взял бокал, взболтнул вино, отпил.
— А какая? — хрипло спросила Ваниль. — Настоящая — какая?
— Не знаю. И никто не знает. Но для начала хотя бы та, которую предлагаю я. — Он выпрямился. — Наверное, я напрасно сразу взял быка за рога, извини, но мне кажется, лучше так, без уверток... Если ты согласна, завтра же летим в Париж, оденешься там... или в Милан... куда хочешь... начнешь жить настоящей жизнью, Ваниль, настоящей... — Допил вино, поставил бокал на столик. — Я понимаю, что мое предложение может показаться тебе непристойным. Наверное, оно таковым и является. Да нет, оно попросту непристойно. Ты можешь отказаться, сказать “нет” — что ж. Проведешь две недели на Майорке, ни в чем не нуждаясь, обещаю. И мы никогда не вспомним об этом разговоре. Дурной сон, пьяный бред — назови как угодно. Забудем. Ничего не было. Через две недели вернешься домой веселая, загорелая, с подарками, как ни в чем не бывало. Это платье, это колье — они твои, без дураков. Колье стоит пятнадцать тысяч евро — оно твое. Эти две недели будешь жить тут, в твоем распоряжении весь
Ваниль словно оглохла. Она чувствовала себя глубоководной рыбой, вытащенной на поверхность, жалким чудовищем, которое вот-вот взорвется от избыточного давления. Взорвется, разлетится на мелкие кусочки.
— Что? — переспросил Нико.
Она поняла, что, видимо, на какой-то миг выпала из жизни и в бессознательном состоянии что-то сказала.
— Да, — сказала Ваниль. — Ну да — да.
Она удивилась, услышав свой голос: он был твердым и чистым, а не хриплым, как минуту назад.
Нико налил в бокалы вина. Ваниль выпила вино бесчувственно, как воду.
— Я поднимусь к тебе через полчаса, — сказал Нико.
— Полчаса, — повторила она, хотя хотела сказать: “Хорошо”.
Он кивнул, откинулся на спинку кресла и пыхнул сигарой.
В ванной она сняла туфли, повесила платье на плечики, спрятала колье в выдвижной ящичек, понюхала руку, надушенную Сандрой, встала под душ и замерла, забыв включить воду. Неизвестно, сколько бы она так простояла, если бы в дверь не постучали.
— Сейчас! — крикнула она и включила воду. — Минутку!
Через десять минут она вышла из ванной, замотанная в полотенце, от сильного удара упала на пол, проехала на животе по паркету, закричала, Пабло навалился, жарко дыша в лицо.
Все произошло быстро.
Ваниль лежала на полу скорчившись и с ужасом смотрела на Нико, который был прикован наручниками к двери. Значит, все это произшло у него на глазах. Ей хотелось зажмуриться, но не получалось. Настоящая жизнь. Куриная печенка.
На полу валялась бейсбольная бита — ею, похоже, Пабло оглушил хозяина: голова у Нико была в крови, он еле держался на ногах.
— А ты прав, Нико, — сказал вдруг Пабло. — Она была целкой — клянусь рукой. Ты ведь целку хотел?
Он повернулся к Ванили и рухнул от удара битой в лицо. Ей пришлось ударить его еще семь раз, чтобы он перестал дергаться.
— Теперь уходи, — сказал Нико глухо. — Теперь ты должна уйти, Ваниль... ты сама понимаешь... должна понимать...
Она повернулась к нему — тоненькая, обнаженная, малогрудая, всклокоченная, потная, забрызганная кровью, с потемневшими от ярости глазами — и спросила:
— Ты правда хотел?.. — Запнулась. — Чего ты хотел, Нико?
— Ты должна уйти, — повторил Нико. — Уходи, пожалуйста... если тебе нужны деньги...
Ему наконец удалось выпрямиться.
Она шагнула к нему.
— Чего ты хотел, Нико? Чего ты хотел на самом деле?
— Ваниль...
— Чего?
Он закрыл глаза.
Через два дня сеньора Каталина Д., которая занималась уборкой на вилле близ Вальдемоссы, сообщила в полицию о преступлении. Камеры видеонаблюдения в доме были выведены из строя за несколько дней до убийства, поэтому личность преступника установить сразу не удалось. Хозяин одного из ресторанов в Пальме рассказал, что за несколько часов до смерти Нико ужинал в его заведении с молодой женщиной, но описать ее внешность не смог: ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда через месяц из Нью-Йорка вернулась Сандра Ф., которая хорошо знала Нико и запомнила необычное имя его русской подруги.