Ваниль и шоколад
Шрифт:
– Ты же знаешь, его нет дома, – возразила Пенелопа, призвав на помощь все свое терпение.
– Тогда я не хочу пить, – заявила девочка, пряча голову под подушку.
Пенелопа поставила стакан на столик и погладила дочку по спине.
– Оставь меня в покое, – взбрыкнула Лючия. – Не хочу прерывать твой флирт с Даниэле.
– «Флирт»? От кого ты подхватила такое словечко? – улыбнулась Пенелопа, стараясь отвлечь ее от приступа ревности.
– От бабушки Ирены. Она всегда говорит: такая-то флиртует с таким-то, или: между ними давний флирт, – объяснила
– А ты знаешь, что это значит?
– Когда двое сюсюкают друг с другом самым мерзким образом, – авторитетно заявила Лючия.
– Что ж, все верно. Я сюсюкаю со своими детьми самым мерзким образом. Все, мое терпение лопнуло. Вам обоим пора спать.
– Я хочу моего папочку! – заверещала Лючия.
– Тебе придется подождать. Возможно, он сегодня не вернется домой.
Она не исключала, что эту ночь Андреа проведет у Мильявакки или останется ночевать у матери. Как бы то ни было, на этот раз Пенелопа не собиралась из-за него страдать. Ее сердце и ум, к счастью, были заняты другим.
Дети успокоились и перестали звать ее. Она вернулась к себе. Ее мысли упорно возвращались к Раймондо Теодоли. Он вошел в ее жизнь и вернул ей уверенность, казалось бы, утерянную навсегда, ту самую уверенность, которую женщина ощущает, когда чувствует себя желанной. Возможно, Андреа по-своему любит ее, и уж точно он любит детей. Но в нее он больше не влюблен, да и сама она уже перестала испытывать к нему физическое влечение.
Поняв, что заснуть ей не удастся, она вдруг вдохновилась мыслью немедленно позвонить Раймондо. Но, взглянув на часы, поняла, что не решится беспокоить его так поздно – было уже около полуночи. Пенелопа села на край кровати, закрыла лицо руками и заплакала. Она чувствовала себя уничтоженной, униженной и не имела ни малейшего понятия о том, как ей вырваться из этой ситуации.
– Прости, что я тебе нагрубил, – вдруг раздался у нее над головой голос мужа.
Андреа стоял перед ней, протягивая букет ландышей. Она и не услышала, как он вернулся.
– Андреа, уйди, пожалуйста, и закрой за собой дверь, – сквозь слезы проговорила Пенелопа.
– Моя маленькая Пепе, кончай дуться и прости своего глупого мужа. Давай мириться! Я принес твои любимые цветы, – как ни в чем не бывало продолжал Андреа, положив на столик благоухающий букет.
Все опять возвращалось на круги своя. Теперь несколько дней он будет вести себя как примерный школьник и станет всячески ублажать Пенелопу, а потом опять начнет ей изменять. Если бы в эту минуту она сказала ему «Я люблю другого», он только посмеялся бы и не поверил. Но вместо этого Пенелопа сказала:
– Знаешь, почему ты застал меня здесь сегодня вечером? Потому что у меня двое детей, которых я люблю больше жизни. Я стараюсь дать им хотя бы видимость спокойствия и душевного равновесия, но это трудно, когда в семье царит ложь и обман. А теперь, пожалуйста, уходи.
Андреа повиновался, а она продолжала сидеть на кровати, утирая слезы горечи и обиды.
На следующий день Пенелопа проводила детей в школу,
– Дорогая, я рад, что ты заглянула. Есть проблемы? Что я могу для тебя сделать? – озабоченно спросил он.
Мими Пеннизи всегда был для нее образцом. Он был надежен, скуп на слова, но одним взглядом или ласковым жестом мог вселить в нее уверенность.
– Я проходила мимо, вот и решила заглянуть, – сказала Пенелопа. – Мы уже несколько недель не виделись, папа.
Он хотел напомнить дочери, что они не виделись несколько месяцев, но промолчал, хотя беспокоился о ней. В последнее время она трудилась как робот: новый дом, дети, ее сочинения… Когда-нибудь батарейки сядут, и что она тогда будет делать?
– У тебя усталый вид. Садись, дочка. Как дети?
На столе в отцовском кабинете стояли три фотографии в рамочках: Ирена, родители вместе, Пенелопа и Андреа с детьми.
– Спасибо, папа, хорошо. У них все хорошо. Знаешь, я думаю, мне даже необходимо уставать. Усталость избавляет от необходимости думать, – призналась Пенелопа.
– Тебя одолевают плохие мысли, раз ты их избегаешь.
– А может, наоборот. Давай не будем об этом, – попросила она.
– Хочешь прогуляться? – предложил Мими, поднимаясь из-за стола.
Они вышли в переулок, где не было сильного движения. Пенелопа взяла отца под руку и пошла с ним в ногу.
– Помнишь, как ты в детстве учил меня ходить в ногу?
– Правой, левой, правой, левой, – усмехнулся Мими.
– И ты научил меня перескакивать, когда я сбивалась с ритма, – вспомнила она.
– Ты была мечтательной девочкой, – заметил он.
– А ты был молчаливым. Я Тебя очень любила. Больше, чем маму, – призналась Пенелопа.
– Ты всегда враждовала со своей матерью. Всегда относилась к ней как к сопернице. Я этого не понимаю, – с грустью сказал Мими.
– Она всегда была такой красивой… просто до неприличия! Рядом с ней я всегда чувствовала себя неуклюжей дурнушкой. А вот когда я была с тобой, у меня словно вырастали крылья. – Какое-то время они шли молча, потом Пенелопа торопливо проговорила: – Знаешь, я познакомилась с одним мужчиной. С ним я чувствую себя счастливой.
Мими замер на ходу. Вытащив из кармана пиджака пачку сигарет, он закурил, глубоко затянулся и только после этого сказал:
– Хочешь поговорить об этом? Я тебя слушаю.
Она рассказала ему все о Мортимере и под конец добавила:
– Я все время думаю о нем. Поминутно спрашиваю себя, где он, что делает, с кем встречается. Вспоминаю его чудесный голос, вижу перед собой его руки…
– Другими словами, ты влюбилась в него по уши, – сквозь зубы процедил Мими.
Пенелопа кивнула.
– Тебе следует поговорить об этом с мужем.
– Он не настолько благороден, чтобы понять. Все, на что он способен, это закатить скандал.
– А со мной ты заговорила, чтобы очистить свою совесть? – сухо спросил Мими. – Но я не священник и дать тебе отпущение грехов не могу. Я всего лишь твой отец.