Ваниль и шоколад
Шрифт:
2
Пенелопа закончила четвертый класс начальной школы, и ее записали в среднюю, после чего, как обычно, уехала вместе с матерью на летние каникулы в Чезенатико. Отношения у нее с матерью окончательно испортились: Пенелопа беспричинно дерзила и не упускала случая затеять ссору, Ирене с трудом удавалось удерживать дочку в рамках.
Однажды июльским вечером, после ужина, Пенелопа вошла в спальню родителей, где Ирена, сидя перед зеркалом, красилась перед тем, как отправиться в отель «Мирамар», где у нее была назначена встреча с приятельницами.
– Мама, можно мне пойти посмотреть «Ромео и Джульетту»?
Простое
– Что-то ты начала полнеть в последнее время, – озабоченно заметила она. – И волосы опять взлохмачены! Ты что, причесаться не можешь? – Положив карандаш на мраморную подставку, Ирена протянула руку и провела пальцами по спутанным волосам дочери, а потом сокрушенно покачала головой. – Колючие и вечно взъерошенные, как у отца. Тут уже ничего не поделаешь…
– Не всем же быть такими красавицами, как ты, – ответила девочка с вызовом. – Ну так что, – повторила она настойчиво, – можно мне пойти?
Ирена и вправду была ослепительно хороша. В свои двадцать восемь лет она выглядела по крайней мере на десять лет моложе. Каштановые волосы, гладкие и блестящие, как шелк, перехваченные белым перламутровым обручем, каскадом падали на плечи Ирены. Крупные жемчужные серьги в виде виноградных гроздьев словно бросали загадочный отблеск на позолоченную солнцем кожу. Пенелопа безуспешно пыталась обнаружить хоть какое-нибудь сходство между собой и матерью.
– Куда пойти? – спросила Ирена, вновь принимаясь красить веки.
– На площадь. Сегодня там дает спектакль труппа из Романьи. «Ромео и Джульетту», – пояснила девочка.
– Разве мы не договорились, что ты пойдешь со мной?
– Это ты договорилась, а не я, – запротестовала Пенелопа. – Мне скучно с твоими подругами, и мне не нравятся их дочери. Они вечно задирают нос. Терпеть их не могу!
– Что это значит «задирают нос»?
Одной из самых неприятных черт ее матери была привычка отвечать вопросом на вопрос.
– Сама знаешь, что это значит. Они говорят только о тряпках и о круизах, в которых побывали или хотят побывать, о танцевальных классах и верховых прогулках. А я рядом с ними – бедная дурочка, мне и сказать-то нечего.
Пенелопа ждала, что мама скажет: «Это они дурочки». Но Ирена не сказала.
– Ну ты же понимаешь, – сказала Ирена, – их отцы – люди состоятельные, преуспевающие. А твой отец, увы, из тех, кто довольствуется малым. Человек без честолюбия.
Вот он – главный камень преткновения. Пенелопу возмущало отношение матери к отцу. Сама она всегда брала его сторону. Однажды она написала в школьном сочинении: «Мой папа – настоящий папа: добрый, ласковый, красивый, и его кожа пахнет лимоном». В тот раз она получила высший балл.
За последний год она повзрослела и стала отдавать себе отчет в том, что между ее родителями нет взаимопонимания. А все из-за мамы, считала Пенелопа. Ирена не упускала случая покритиковать мужа, пусть даже без особой злости, как сейчас. Но девочка ей не верила. Где-то она вычитала выражение «себе на уме» и решила, что это точно сказано про ее мать. На вид она такая милая и кроткая, а на самом деле упрямая и злая.
До прошлого лета Пенелопе нравилось ходить с матерью в отель «Мирамар». Мама болтала со своими подругами, а сама она играла с их дочерьми в пинг-понг, в «города», в настольный футбол. Но теперь ей все это казалось нестерпимо скучным. И еще ее раздражало
– Сандрина тоже идет на площадь посмотреть спектакль. Мы пойдем вместе, – упрашивала она мать.
– Слушать ничего не желаю. Я не позволю тебе торчать там в толпе.
Ирена закончила краситься, встала и опять погляделась в зеркало.
– Ты плохая, – сказала Пенелопа. – Папа бы мне разрешил.
– Ты уверена? Позвони ему. Если он разрешит, я слова не скажу. Но если с тобой что-нибудь случится, я тут ни при чем, – ответила Ирена.
– Не буду я беспокоить папу по пустякам. Он работает, ему нельзя мешать, – заявила Пенелопа, давая понять матери, что осуждает ее безделье – Ирена и вправду ничего не делала и ничем не интересовалась, кроме развлечений.
Ирена поняла намек и возмутилась.
– В таком случае ты останешься дома с бабушкой, – объявила она, выплывая из спальни и на ходу покачивая бедрами.
Пенелопа высунула язык ей вслед, потом с размаху плюхнулась на кровать, так что пружины жалобно заскрипели. Девочка вытянулась на кровати родителей «с папиной стороны» и грустно улыбнулась – она все-таки, пусть и отчасти, добилась своего, она не пойдет на площадь смотреть спектакль, но зато избежит унизительного для себя вечера в отеле «Мирамар».
Впервые Пенелопа внимательно оглядела спальню родителей, принадлежавшую когда-то прадедушке, капитану военно-морского флота Алкивиаду Гуалтьери. Над комодом висел писанный сепией огромный портрет прадеда и его жены, умершей родами бабушки Диомиры. Затянутая до самого подбородка в кружевное с оборочками платье прабабушка на портрете была молодой женщиной с невыразительным лицом и темными волосами. Она сидела в кресле, чинно сложив руки на коленях. Капитан в белом офицерском кителе и форменной бескозырке стоял рядом с ней, вытянувшись по стойке «смирно». Если бы не темные и пышные усы, это был бы вылитый портрет бабушки Диомиры. Впрочем, у бабушки тоже были бы усики, подумала Пенелопа, если бы ее косметичка не удаляла их воском.
На комоде стояла перламутровая рамка с фотографией ее родителей в день свадьбы. По бокам от молодоженов стояли двое детей, одетых пажами: Манфредо и Мария Роза Пеннизи, ее двоюродные брат и сестра.
Раньше Пенелопа часто спрашивала у матери:
– А почему меня нет на этой фотографии?
– В день свадьбы ты была еще на луне. Ты родилась девять месяцев спустя. Если бы мы с папой не поженились, ты бы не появилась на свет.
Теперь-то Пенелопа все понимала, но когда она была маленькой, это объяснение казалось ей невразумительным, и она чувствовала себя отсроченной от жизни родителей. На этой цветной фотографии выделялось смуглое лицо ее отца Доменико (в семье его звали Мими). Он был на несколько сантиметров ниже своей невесты, наряженной в роскошный туалет в стиле «ампир» с высокой талией, «скопированный с портрета Жозефины Бонапарт», как объясняла бабушка, всегда выбиравшая высокопарные сравнения. Ирена в этом пышном наряде казалась совсем девочкой – этакой испанской инфантой. В волосах, поднятых наверх, был прикреплен веночек из флердоранжа, из-под него спускалась газовая фата. Папа застенчиво улыбался и сжимал обеими руками руку мамы в перчатке. Пенелопа однажды видела фильм с Омаром Шарифом и решила, что отец похож на него: в лице у Мими было что-то арабское.