Ванильный вкус поцелуя
Шрифт:
— Нет, — фыркнул Виктор, — я свел свой контакт с ним, визуальный и какой-либо другой, до минимума. На мой взгляд, он слишком фамильярен с людьми выше его по социальному статусу. Целует руки моей бабушке и матери и все время обнимается с Коринной.
— А мне даже понравилось, как мне поцеловали руку, — мягко промолвила Анна.
— И мне тоже, — послышался голос с другого конца стола.
Все в изумлении устремили глаза на Вивьен.
— Да, понравилось, — повторила она вызывающе. — Это было довольно… приятно. Очень по-европейски.
— Ты
— По крайней мере он не забывал о приличиях, чего нельзя сказать о тебе или Викторе! Мне кажется, вы очень грубо повели себя с ним. Мне было неловко.
У Виктора раскрылся рот, а отец просто на какое-то время потерял дар речи. С трудом оправившись, он холодно спросил:
— Вивьен, ты пьяна?
— Нет. — Мать нервно крутила обручальное кольцо. — Раз в жизни я решила высказать свое мнение.
— Давно пора, — одобрила бабушка. — И ты совершенно права, Вивьен. Мой сын и внук вели себя недостойно. Слава Богу, Эндрю и Стефани перевесили чашу весов.
Стефани с грустью подумала, что она этого не сделала. Она просто прибавила еще одно оскорбление и обязана это исправить.
Стефани подождала, пока Саймон заснет, и спустилась в гостиную. Бабушка и дедушка уговорили ее мать и Эндрю сыграть еще одну партию в бридж, а отец сидел с Виктором за шахматами.
— Пойду немного прогуляюсь, — сообщила она, останавливаясь на порог.
— В такое время? — недовольно буркнул отец. — Почти десять.
— Я не спрашиваю разрешения, отец, — резко сообщила она. — Я бы вообще не сказала, если бы не нужно было присмотреть за Саймоном. Бабушка, не возражаешь?..
— Я послушаю, как он, — вызвалась мать. — Люблю оставаться с детьми. Иди повеселись.
Перехватив понимающий взгляд бабули, Стефани заметила:
— Этого вряд ли можно ожидать от… прогулки в саду, но все равно, спасибо.
— Гуляй, сколько хочешь, — с бесхитростным видом произнесла бабушка. — Мы будем на посту, не волнуйся.
Спускаясь в сад, Стефани решила, что ее бабушка слишком большая оптимистка. Именно поэтому она убедила свою развалившуюся семью приехать сюда для воссоединения и верила, что для восстановления отношений требуется лишь искреннее извинение.
Стефани сомневалась, что Матео проявляет такое же благородство. Ее смелости, которой и так было мало, с каждым шагом к коттеджу становилось все меньше. И все-таки совесть не позволяла повернуть назад.
Стояла тишина, только море шумело вдали.
Воздух был напоен ароматами цветов. Луна еще не взошла, и Стефани пожалела, что не взяла фонарик. Несколько раз она чуть не упала, к тому же босоножки на высоких каблуках и длинное до щиколоток платье только способствовали этому. Обидное замечание Матео по поводу ее наряда во время ланча уязвило ее, и, по правде говоря, ей хотелось на этот раз оставить более приятное впечатление, поскольку, вполне возможно, что эта их встреча окажется последней.
Когда она, наконец, подошла к коттеджу, сердце почти выскакивало из груди, ладони вспотели. Верхний этаж тонул в темноте, но внизу светились окна. Слабая надежда, что Матео может не быть дома, умерла. На негнущихся ногах Стефани подошла к распахнутому окну и заглянула внутрь. Комната была пуста. На полу лежал симпатичный ковер, на стенах висели старинные карты в рамках. Возле небольшого мраморного камина стояли кожаный диван и кофейный столик. Стефани заметила недопитый стакан виски и глубоко вздохнула. Все, хватит шпионить! Она решительно направилась к входной двери.
Не успела она позвонить в висевший на стене железный колокольчик, как оказалась освещенной лучом мощного фонаря. Через секунду из-за спины донесся бесстрастный голос Матео.
— Если вы, синьора, хотите украсть серебро, то вам следует знать, что полиция на этом острове очень плохо относится к туристам, совершающим кражи, особенно к женщинам. Я слышал, что раньше таких воров привязывали к стульям, запирали в подвалах Арагонского замка и оставляли там умирать.
Стефани не ожидала внезапного появления Матео и от испуга закричала:
— Что ты, черт возьми, делаешь, Матео? Выключи этот свет!
— Не кричи на меня, — ответил он и направил свет ей в глаза. — По-моему, здесь не я должен давать объяснения.
Стараясь прикрыть глаза рукой, она пылко возразила:
— Я не собиралась ничего красть, глупый! Как ты думаешь, зачем я здесь?
— Хотелось бы знать. — Луч фонаря скользнул по ее телу. — Почему бы тебе не просветить меня, Стефани?
— Просвещу. Только, пожалуйста, выключи эту штуку.
Она услышала щелчок, и все погрузилось в темноту.
— Я жду, — напомнил Матео.
— Ну… э-э… Знаешь ли, трудно говорить с тем, кого не видишь.
Он снова щелкнул фонариком и направил его на себя. Стефани увидела его обнаженный торс и отвела взгляд.
— Вот я во плоти, — сообщил он, — и у тебя больше нет отговорок. Поэтому я снова спрашиваю: «Зачем ты здесь?»
— Хочу извиниться.
— За что? За то, что подсматривала?
— Я не подсматривала. Я подумала, что, может быть, ты… развлекаешься, и не хотела помешать.
— Единственным развлечением здесь являешься ты, Стефани, — лениво заметил Матео, — так что попробуй еще.
Его шорты были расстегнуты на поясе и едва держались на бедрах.
— Я даже не знала, дома ли ты, — произнесла она, отводя глаза.
— И как же ты собиралась выяснить это? Встать под балконом и напевать: «Матео, Матео, где же ты, Матео?»
— Не смей насмехаться надо мной! — возмутилась Стефани. — После того горя, которое ты мне причинил!
— Ничего не могу поделать, cara, дорогая. Ты сама ставишь себя в неловкое положение. А что касается горя, то пострадавшая сторона — я. — Он подошел к ней и тихо сказал: — Жиголо ведь не способен чувствовать, верно? Его единственным стремлением является воспользоваться…