Ванька 2
Шрифт:
Ну, будем считать, что меня на помощь позвали. А, если не расслышал это кто, то они не только слепые, но ещё и глухие.
Вежливо похлопывать по плечику я ближнего ко мне разбойничка с толкучки не стал. Он ножик свой засветил. Может мне его и в бочину сунуть. Как ещё дома мне один доктор, дедов знакомый, однажды сказал, что это на врача много лет учатся, а навостриться человека одним ударом ножа завалить — одного дня хватит. Так, не так — не знаю. Я работе с ножом долго учился. Может я тупой?
Пусть лучше нож этот,
Сейчас я в армейских сапогах. Это хорошо. Все удары ногами у бузника под сапоги заточены, а не под голую ногу. Ударить, так ударить. Пусть не лезут.
Ну, и что, пусть он ко мне спиной… Не честно в спину бить? Три раза ха-ха.
Мне результат нужен.
Спасибо, мужик.
Заблажил во весь голос наконец-то.
Дошло до него.
Как до утки, правда…
Люди кругом на ор начали оборачиваться.
Козлы безрогие…
Тут я тому, кто ножиком своим посверкал, с ходу правой ногой сапожищем в подколенную ямку и залепил.
Ошибиться не боялся. Глазомер у меня хороший. Да, ошибусь я сантиметром туда-сюда — без особой разницы.
Больно. Да, знаю я — больно.
Босяк как колосок, серпом скошенный, себя повёл.
Что там на занятии по анатомии нам не так давно говорили? Подколенная ямка заполнена жировой клетчаткой, в которой проходят сосуды, нервы и имеют место быть лимфатические узлы. Жировой клетчатки там с гулькин нос. Сосудисто-нервный пучок почти на поверхности. Большеберцовый нерв — вот он, рядышком. Наиболее поверхностно, по отношению к коже проходит.
Дальше и ничего говорить не надо.
Больно сейчас мазурику. Очень больно.
Да, и сустав я ему, похоже выбил…
Соорудил выдвижной ящик.
Один преследователь — минус.
Гладиаторские бои я устраивать не планировал. Схвачу сейчас пожилого мужчину и дай Бог ноги.
Второй разбойничек чуток успел развернуться. Быстр, засранец…
В бороду ему от меня прилетело. Ну, в нижнюю челюсть, если по-научному.
Тут, тот, кого в проход заталкивали, меня удивил и чуть с ног не сшиб. Скакнул мне навстречу. Еле я увернулся. Как-то исхитрился.
Под сольное подвывание того, кому я ногу нарушил, я за рукав потащил спасенного подальше отсюда. Второй разбойничек был в ауте.
А, не хулигань…
Остановился я только у обжорки. Чуть голубя ещё не задавил. Тут их — как грязи.
Я-то ничего, буксируемый мною запыхался. Рухнет сейчас на мостовую, реанимируй его потом…
Пожилой мужчина согнулся, руками в колени свои упёрся. Дышит со свистом. Был бледный, а сейчас лицо кровью налилось, по щекам как бы не слёзки катятся.
— Спа… Спасибо… — не с первого раза мне благодарность выговорил.
— Пустое.
Я рукой махнул.
Надо мне быстрее отсюда убираться. Загребут ещё.
Не съедят тут без меня старичка. Издали он мне моложе показался, а
Повернулся, зашагал ходко.
— Позвольте! Вы куда?
В спину мне было сказано. Категорически так. Строгим голосом.
Глава 36
Глава 36 В трактир
— Позвольте! Вы куда?
Куда, куда… Подальше отсюда. Двоих я сейчас минимум на больничную коечку уложил. Хотя, одного, скорее всего, инвалидом сделал. Никогда уже его ножка весело поплясывать не будет. Только хромать. Возможно, как здесь говорят, сохнуть начнёт. Нерв-то я ему в подколенной ямке как есть повредил. Пусть они и мазурики, но пойдут разбирательства…
Второму челюсть сломал. Это как минимум.
— Так и уйдете?
Поворачиваюсь. Спасенный мною уже не согнувшись стоит. Немного пропыхался. Распрямился, но дышит ещё шумновато. Я не далеко отошел, мне хорошо слышно.
Я киваю — так и уйду. Что мне тут находиться…
— Позвольте… Так не делается. Я Вас даже не поблагодарил.
Да не надо мне никакой благодарности. Не из-за будущего спасибо я впрягся. Так, чисто по человечески.
Пожилой господин, я мысленно его из мужиков в господа перевёл, ко мне шагнул, за рукав шинели уцепился.
Во как. Истинный клещ.
— Мне идти надо.
Сам осторожно рукав освобождаю.
— Позвольте хоть обедом Вас угостить…
Смотрит на меня как-то растерянно. Глазами хлопает. Немного, как бы, с обидой даже.
Опять я что-то не так сделал? Вроде я тут косячить меньше стал. Но, бывает конечно…
— Хорошо.
Соглашаюсь. Надо отсюда уйти, а то на нас уже косятся. Понятно — картина-то маслом. Прибегает солдатик. За собой господина в годах за рукав тащит. Что за дела такие? Потом оставляет его, сам куда-то направляется. Нормально это? Ну, как-то не совсем…
— Нет, нет, не здесь… Не подумайте… Тут, я бы не советовал.
После этого господин, мною спасенный, целую сценку сыграл.
— Видел я как-то, как малыш один на обжорке пирожком печеным лакомился. Откусил, а внутри — кусок рамушины. Он пирожнику и говорит: «Дяденька, у тебя пироги-то с тряпкой…». Тот не проробел и в ответ: «А тебе, каналья, что же, за две копейки с бархатом, что ли, давать?».
Изобразил это господин в лицах и смеется.
Раньше, услышав такое, про рамушину я бы не понял. Местное это словечко. Из тутошнего времени. Рамушина, рамонье — это старые, ни на что не годные тряпки. Их специальные люди — рамонщики скупают. Потом из рамушины бумагу, кажется, делают. Могу и ошибиться, но Федор так говорил.
— Ну, хорошо…
Согласился я. Вроде, не плохой господин. С юмором…
Мы немного пешком прошли, а затем спасенный мной извозчику махнул.
Да, звали-величали господина Илья Ильич.