Ванька-ротный
Шрифт:
Впереди у нас целая неделя спокойной жизни. Перед глазами ни пуль, ни снарядов, ни крови. Все это начнется потом. А сейчас мы сидим в блиндажах и где-то там наверху умирают другие.
– Ну что Соленый? – спрашиваю я, спускаясь в блиндаж.
– Расскажи, как было дело?
– Я точно сказать не могу. Меня Бычков оставил лежать наверху, на краю траншеи. Они вдвоем прыгнули в траншею на немца. Смотрю они его уже по траншее ко мне волокут.
– Сними с немца маскхалат и проверь карманы. Будешь находиться при немце и глаз с него не спускать! Нужно будет вести его в сортир – стой при нем, смотри и придется нюхать. Ты от него ни шаг
– По дороге, когда в дивизию поведешь, тыловики будут на немца бросаться с кулаками. Они на немцев злые. Готовы любого пленного на дороге растерзать. Их только подпусти к невооруженному немцу. Тут они прыть свою друг перед другом показывают. По дороге, если кто полезет, дашь предупредительную очередь из автомата. Ты часовой и имеешь право применить оружие. Будь с ними потверже.
При опросе немца, я узнал, что у них в роте мало солдат. За последнее время рота понесла большие потери. На новом рубеже в роте не более пятидесяти солдат. В глубине обороны находится опорный ротный пункт и блиндажи для отдыха. На вооружении роты имеются шесть пулеметов МГ-34 и несколько минометов. О количестве минометов пленный сказать ничего не может. Роту поддерживают две батареи орудий калибра 85. Настроение у солдат плохое. Бывают случаи дезертирства в тыл под всякими предлогами. Пленного послали в траншею, чтобы заменить часового, который заболел. Сверху на него что-то навалилось, он хотел разогнуться, ударился каской и его начали душить. Он понял, что это русские, бросил винтовку и поднял руки кверху.
– Товарищ капитан! Как его фамилия?
– А тебе она зачем?
– Мы с Бычковым наколку делаем. Фамилию немца на руке выкалываем, которого берем.
– Не тебе надо наколку делать, а немцу на руке ваши фамилии колоть. Кто взял? Чтобы сразу было видно.
Я спросил у пленного, тот ответил:
– Ерих Надель.
Соленый достал из нагрудного кармана чернильный карандаш, послюнявил его, и закатав рукав, написал фамилию немца.
– Бычков придет. Колоть будем потом!
В дверь блиндажа просунулся старшина.
– Товарищ гвардии капитан, Соленого надо покормить. А то он у нас вторые сутки не емши.
– Неси сюда! И немцу дай поесть! Водки не давай! Ни тому, ни другому ни грамма! Когда Соленый вернется, придет из дивизии назад, вот тогда ему и нальешь. Бычков вернется – сразу его ко мне. Ребят можешь кормить, спиртное разрешаю выдать. Пошли кого двоих за Сенько во вторую роту. Пускай снимает свою группу и топает на отдых домой.
Сенченкову скажи, он у нас представления к награде пишет, пусть подготовит на троих, я подпишу.
– Товарищ гвардии капитан! Вы на меня будете писать, как на Соленого?
– Ну, а как еще?
– Я ведь не Соленый. Это кличка у меня. А по документам я числюсь, как Клякин. Меня, Соленым, ребята зовут. А на самом деле я Клякин. Клякин, вроде не звучит.
– Это кто ж тебя так окрестил? Лучший друг твой Бычков, наверно? Ладно, учтем!
– Ты, вот что Соленый! Веди-ка немца в штаб дивизии. Для охраны двух новичков с собой возьми. Пусть они почувствуют, как водят в тыл пленных немцев.
Впереди была неделя с гарантией на жизнь. Вот так в один день война для нас кончается – живи себе и в ус не дуй! На душе спокойно! Красота! Над кем каждый день смерть не висит, то не поймет, что значит для человека с гарантией на жизнь – целая неделя.
Неделя, срок небольшой, когда валяешься на нарах, ешь, пьешь и ничего не делаешь. Такая неделя пролетает незаметно и быстро.
Через неделю меня вызвали в штаб.
– Есть данные, что немцы произвели перегруппировку! – сказал мне начальник штаба полка.
– Нужно готовить объект! На днях придет приказ из дивизии, будем брать контрольного пленного.
К вечеру Рязанцев с ребятами выходит в окопы к стрелкам. Нужно искать новое место и готовить объект. На одно и то же место разведчики, как правило, не выходят. Где свои следы оставили, туда второй раз соваться нельзя.
Ребята сидят безвылазно в стрелковых окопах. Старшина носит в окопы кормежку. На третий день и я выхожу на передовую. По ночам ребята лазают и ползают к краю оврага, изучают и щупают, где можно взять языка. Нужно выбрать новое место, изучить и пронаблюдать его со всех сторон.
Мы сидим с Рязанцевым в ротной землянке, накануне меня вызывали к командиру полка, и я рассказываю ему, что за разговор там состоялся.
– О чем говорили?
– О чем, о чем? Как всегда об одном! Спрашивает:
– Сколько у тебя людей во взводе пешей разведки? Я ему говорю, что у нас всего двенадцать.
– Как, это двенадцать? Ты недавно получил пополнения десять человек!
– Я считаю, сколько у меня в боевых группах числится. А эти пока еще не разведчики. Их натаскивать нужно.
После некоторой паузы опять задает вопрос:
– Потери у тебя есть?
– Пока нет!
– Значит, они у тебя бездействуют! И кстати, чем ты сам занимаешься?
Я посмотрел, на него в упор и мне захотелось обложить его матом, бросить все к чертовой матери и уйти из этого полка. Разговор не по делу, а так на подковырках и на подначках.
Вон, в другом соседнем полку, сидит капитан по разведке при штабе, пишет донесения и по передку с солдатами не лазает. И считается, что он работой занят.
А тут мотаешься по передовой и он мне гадости изрыгает. Смотрю на него и говорю:
– На счет меня, ты у людей спроси! – поворачиваюсь и из блиндажа выхожу. У него глаза на лоб полезли.
Выхожу наверх. Под ногами ветер и мелкий снег шуршит. Смотрю и думаю, лечь вот сейчас на снег, где попало. Пусть сам идет на передок и смотрит, где немцев брать надо.
Дело идет к тому, что я должен ребят сунуть куда попало. Доказывать бесполезно. Ему, главное, чтобы в разведке были потери. И разговор он начал, сколько людей и сколько потерь. Потеряй мы сейчас всех, с него спроса не будет, и он нас оставит в покое. После взятия здесь языка, немцы, как псы сидят настороже. А на счет передислокации, я им просто не верю. Все немецкие пулеметы стоят на старых местах. Бросают ракеты и бьют по прежнему распорядку. Если немцев сейчас здесь сменить, то вся система огня сразу изменится. Не могут другие немцы все точь-в-точь до мелочей повторить. А наш полковой, мне долбит свое. А я ему свое, что лезть здесь бесполезно.