Ванька-ротный
Шрифт:
На нашем участке обороны немецкие пушки молчали. Немцы не хотели вскрывать свою систему огня. Ночью вдоль дороги они стреляли только из пулеметов. Мне нужно было разобраться в этой стрельбе. Я был, так сказать, назначен ответственным за огневую систему обороны на этом участке дороги. Старшина уже выехал, и мы с ординарцем должны были подстроиться к нему, когда он подъедет к блиндажу. Теперь и ночью ни проехать, ни пройти на передовую. Немец как-то сразу захватил все пространство и отрезал все пути и подходы.
— Доедем быстро! — сказал старшина, притормаживая свою лошаденку.
— Пешком тут далеко и под пулями топать долго! Поедем рысью! Я сегодня специально повозочного не взял. Садитесь сзади! И не высовывайтесь из-за крупа лошади! От встречной пули прикроет нас! Всю дорогу будет бить паразит! Ни одной минуты покоя! Все как-то странно! Кругом темно, а он как будто видит.
— Вот смотрите сейчас. Пока мы в лощине, он вовсе не бьет. Только поднимемся на высотку, сразу пустит навстречу нам очередь. Тут какое-то место заколдованное! Или кто из наших ему передает? Я каждую ночь меняю время, и он каждый раз ловит меня на дороге.
— Лошадь у тебя черная. Возможно, видно издалека?
— Нет, она тут не причем. Я надевал на нее простынь с дырой, чтобы голову просунуть. Все равно бьет!
— Сегодня поедем пораньше. Может и ошибется! Вчера он нас прихватил здесь во втором часу.
— Каждую ночь я мотаюсь здесь по дороге. Вон перевалим через ту проклятую горку и он начнет сыпать из двух пулеметов сразу. Пускает трассирующие то один, то другой. Бьют по очереди. Интервал две минуты. Я по своим часам засек. У моих трофейных стрелки ночью светиться. Две минуты бьет один, две минуты молчит, работает другой.
— Но пока бог миновал!
Я знал, что дорога впереди холмистая и не ровная. Вначале не круто вползает вверх, а потом на скате в низину становиться круче. Все эти невысокие бугорки и лощины немцы за несколько дней пристреляли довольно профессионально и точно.
Мы с ординарцем, поджав ноги, сели в сани позади старшины, он шевельнул вожжами, и мы тронулись потихоньку. В горку лошаденка шла медленным шагом. Небольшая, лохматая, она мотала головой и не торопясь перебирала ногами. Она уверенно шла по давно знакомой дороге.
Ночью на участке дороги, как я уже отмечал, немецкие пушки не стреляли. Немцы знали, что у нас в лесу за болотом стояли орудия большого калибра. Днем они иногда пошлют в сторону немцев одну, две дуры. Немцы видели, что они могут ударить по огневой позиции и поэтому молчали. Ночью они в основном вели пулеметную стрельбу. Мы ехали по дороге, пули летели нам навстречу. Лошаденка на них не обращала внимания, она их совсем не боялась. Она привыкла к их назойливому посвисту. При повизгивании пуль она отмахивалась от них с боков хвостом. Трассирующие пролетали у нее над головой, цепляли за дугу и ударяли в оглоблю. Но чаще, ударившись в мерзлую землю, пули веером разлетались вверх перед самой ее головой. Она фыркала, трясла головой, задирала морду и продолжала идти по дороге. Мы сидели в санях и ждали, что вот-вот сейчас пуля ударит ей в грудь или распорет живот.
— Ничего-ничего! — говорил старшина, — Помаленьку доедем! Сейчас, матушка, перемахнем вон тот бугорок — опасное место, а там будет легче! Там пойдет пониже. Там пули пойдут высоко.
Лошаденка качала головой, как будто понимая слова своего хозяина. Она мелкой рысью сбегала шустро с горки. Перевалив последний бугор, она переходила на спокойный уверенный шаг. Торопиться ей было некуда. Пули летели высоко над головой.
— Теперь дугу не обскребут! — делал заключение старшина, посматривая кверху.
На всем пути бугристой дороги старшина ни разу не дернул ее вожжой. Она сама выбирала себе путь, сама решала, где бежать рысцой, где идти трусцой, а где не смешить людей и вовсе не торопиться.
— Ну, вот здесь в лощине от пуль будет потише! — говорил старшина.
Он всю дорогу то успокаивал нас, то нагонял на нас страха.
— Помните? Товарищ гвардии старший лейтенант! Совсем недавно мы по дороге свободно ходили и ездили!
— А что теперь? Одно безобразие!
Я прислушался к голосу старшины, он хрипел у него от ветра и постоянной стужи, а сам думал: — Почему у немцев сразу сменилась система огня, почему их пулеметы сразу озверели.
— Говорят, на дорогу немцы поставили финский батальон, прибывший из тыла [167] .
— Откуда ты взял?
— Сегодня на кухне ребята трепались, — сказал старшина и спросил: — А что эти финны бьют с перепуга? Небось, первый раз попали на фронт! Вон наши! Кто повоевал — винтовки с плеча не снимают. И стрелять не хотят.
— Если финны встали здесь на дороге, они головы нам поднять на дадут! Вот такие дела старшина, а ты говоришь не обстрелянные! Финн не немцы. Финн высокого класса мастера стрелкового дела. Вот они и прижали наших к земле пулеметами. Немцы на такую тонкую и точную стрельбу не способны. Они вроде наших. Стреляют куда попало или вовсе молчат. А это расчетливые стрелки, мастера пулеметного дела.
167
Вероятно, это были части кавалеристской дивизии "СС" — SS Cav.
Солдаты на кухне уже знают, что на дорогу встали финны. А нам боевым офицерам, на чьих хребтах держится фронт, о смене у немцев и о финнах ничего не известно. Что за ерунда? Начальство хочет, чтобы мы о них поменьше знали.
Лошаденка затрусила мелкой рысью. Сани легко съехали под горку. Лошаденка сама свернула в овраг. Прошла метров двадцать и встала около куста. За все время пути старшина ни разу не дернул ее вожжою, ни разу не стегнул ее кнутом, хотя кнут на всякий случай торчал у него за голенищей.
— Вот и приехали! — объявил старшина, когда лошадь остановилась, повернула голову назад и стала смотреть в нашу сторону. Щас, щас! Получишь свое! — сказал старшина, сгребая в санях в охапку сено.
Действительно приехали! — подумал я, когда взглянул на одинокий куст в снегу, где висели обрывки травы оставшиеся с прошлого раза.
Лошаденка старшины хорошо знала свое привычное место. Старшина с охапкой сена направился к ней и бросил ей к ногам. Она, позвякивая стальными удилами, принялась за свою жвачку. Повиливая хвостом, переступая с ноги на ногу, поскрипывая санями и оглоблями, она старательно пережевывала свою порцию. Здесь все получали по норме. Интересная лошаденка! Она наклонялась к земле, набирала в зубы клок сена, подымала голову, смотрела на снующих по оврагу солдат, к чему-то прислушивалась и снова принималась за свою еду.