Ванька-ротный
Шрифт:
Солдаты окопники со дна окопа посматривают на них. |Они ошарашены и поражены их пренебрежением к бомбе замедленного действия.| Разведчик стоит, выглядывает поверх бруствера, смотрит в сторону упавшей бомбы, а солдат, их собрат стоит и держит винтовку наготове. А все остальные лежат в траншее, согнулись. |А кто, давит дно траншеи своим животом.|
Где еще представиться случай показать у всех на глазах свое бесстрашье, пренебрежение к бомбе и даже к смерти. Кузьма хочет показать пехоте, что он сейчас вылезет наверх и у всех на виду, пойдет проверять упавшую бомбу.
— Может, у ей, запала нет? — спрашивает кто-то из сидящих на дне траншеи солдат.
— Политрук надысь в лесу рассказывал, |перед отправленном на передовую,| что у них, у немцев, везде на заводах действуют коммунисты, взрыватели портят через один, каждый подряд!
— Ладно! Не бреши! — обрывает его другой.
— Мы энти сказки давно слышали! А бомбы на своей шкуре тоже испытали!
— Лучше скажи! Что дальше делать?
Траншейный разговор заставил многих других солдат поднять головы и навострить уши. Они поглядывали в нашу сторону, |вопросительно таращив глаза.| Некоторые не понимая, что происходит, поднялись даже на ноги. Те, что были по шустрей, задрали головы и вытянули шеи.
— Куда харю высунул? — одернул их Кузьма.
— Щас, как рванет! Мозгами твоими заляпает всю траншею!
Кузьма что-то шепнул солдату, стоящему у него за плечом. Тот незаметно передернул затвором винтовки и шарахнул с наклоном вдоль траншеи.
Нервы у солдат в такие моменты взведены как мощные пружины. Под раскат выстрела из винтовки все мгновенно ткнулись на дно траншеи. Дернулись о землю |и затряслись, как подкошенные.| Кто-то даже жалобно застонал.
И вот дружный хохот Кузьмы и стоявшего рядом солдата еще раз покоробил |тела упавших и согнувшихся| солдат. Раскатистый смех поверг их в полное смятение |и расстройство.| Лежать им или вставать? Вот в чем был вопрос! А в траншее ни звука, |ни голоса, ни какой хоть вшивой команды!|
Лежат на дне траншеи во время бомбежки и обстрела неопытные. Лежать на дне траншеи вообще нельзя. При ударе тяжелого снаряда или фугасной бомбы, край окопа может обвалиться и заживо закопать. И ни кому в голову не придет из-под земли выкапывать человека, |если из-под неё не будет торчать рука или нога и она обязательно должна при этом шевелиться. Искать после обстрела или бомбёжки солдата никто не будет. Таков закон войны!|
Солдата хватятся тогда, когда старшина роты придет ночью в роту и при раздаче харчей не досчитается одного. При обстрелах и бомбежке нужно всегда держаться на ногах. Присядь на корточки или маленько пригнись, чтобы осколками по голове не задело, чтобы не ударила в харю взрывная волна.
Ко мне подходит лейтенант. Я ему говорю:
— От прямого попадания нигде не спасешься! Даже несколько накатов солдатской землянки не спасут |от разрыва тяжелого снаряда|. Вот почему на войне опыт и солдатская смекалка надежней самых толстых бревен над головой. Я, например, при обучении разведчиков в тылу, перед выходом на передовую, приучал ребят к мощным взрывам, сажая их в открытые окопы и подрывая, с близкого расстояния, немецкие противотанковые, трофейные мины. Взрыв от такой мины потрясающий. Иногда разведчики глохли, но через пару дней после звона в ушах, слух восстанавливался. Взрывами мы проверяли, как у человека шалят нервишки. Но зато потом, в бою, эта предварительная обработка давала человеку надежную уверенность. Он видел глубокие воронки после взрыва, на каком бы расстоянии они не находились от его окопа.
— А что, товарищ гвардии капитан, вы сами пробовали эти взрывы?
— Нет! Я брат с сорок первого перед каждой раздачей харчей получал их от немцев в натуральном виде. Считай, что я сотни раз битый!
Кузьма в свое время тоже проходил обработку взрывами. Для него бомба с расстояния в двадцать метров не представляла ничего. Вот почему, наверно разведчики ходят без касок и не припадают животами в траншее к земле.
Нет ничего глупее, заживо оказаться засыпанным землей. Мы солдатам пехоты лекции не читали. Это личное дело каждого. Смотри на разведчика и учись! У каждого на плечах котелок, прикрытый каской, торчит! На переднем крае, нет времени учить и поучать. Тут про баб нет времени рассказывать, языком чесать, даже когда стрельба затихает.
Кузьма повернулся ко мне и просит разрешить ему вместе с солдатом на бомбу сходить взглянуть.
— Руки чешутся? На какой хрен тебе сдалась эта бомба?
— Охота пройтись!
— Ладно, иди! Я все понимаю! Будь осторожней! Варежку не разевай!
Кузьма повернулся ко мне спиной и говорит что-то солдату. Я покачал головой, посмотрел ему в след. Он уже вылез на бруствер. Я понимаю, что ему нужен этот спектакль перед солдатами стрелками.
Ему нужны были зрители, которые, разинув рот, будут смотреть ему в след и следить за каждым его малейшим движением. Ему нужны завороженные глаза и взахлеб порывистое дыхание. Он хотел еще раз показать стрелкам, кто есть кто и что такое полковой разведчик.
Стрелки вытаращили глаза, с земли приподнялись. А Кузьма во весь рост наверху. Он подает руку напарнику солдату. Как будто они лезут в чужой огород нарвать по запазухе спелых яблок. Вот они оба рядом |стоят наверху. Немец не стреляет.| Кузьма делает первый шаг и чуть пригнувшись, они направляются в сторону, к бомбе. |Вон они останавливаются.| Кузьма нагибается и что-то шарит рукой по земле, потом подцепляет ее за конец рукой, поднимает на уровень своей груди. |Они оба стоят и рассматривают ее. Вот он опускает её на вытянутую руку,| разворачивается и идет в обратном направлении, откинув руку с бомбой назад.
— Он что, рехнулся? — кричит кто-то из солдат.
— Зачем он ее тащит сюды?
— Рванет! Разнесет всю траншею!
Солдаты заерзали, забеспокоились, некоторые кинулись за поворот траншеи. Те, что остались, сгорбились и сжались.
Я пригляделся к Кузьме. Мне показалось, что бомба у него подвешена на какой-то петле и он тащит ее не поперек, подсунув руку под корпус, а в отвес и не очень-то она его гнет своим весом к земле.
— Он что совсем уже спятил? — прохрипел пожилой солдат, глотая слюну.
— Она всех одним махом погубит!
Солдаты были растеряны и вместе с тем недовольны, что разведчик волочет черную дуру. Аж дух перехватило! Что будет дальше!
Солдаты по себе все разный народ. Те, что были по шустрей, подались вперед и с восхищением в упор смотрели на Кузьму. А Кузьма недовольный и хмурый идет к траншее. |Но, мать его так! Я знал, что внутри у него все сияло от радости и гордости, хотя он внешне совсем и не улыбался.|
Солдатам из траншеи бежать было некуда. Кузьма с бомбой в руках одной ногой стоял уже на бруствере траншеи. В откинутой назад руке он держал то самое черное, от чего у всех стоявших в траншее солдат по спине побежали холодок и мурашки.