Ванька-ротный
Шрифт:
Вскоре проходы землянок стало заливать водой. Пришлось снимать перекрытия, резать пласты из дерна, выкладывать ими вокруг котлованов полуметровые завалинки, и снова накрывать и сверху засыпать землей.
Я находился на передовой в одной из таких, торчащих наполовину из земли, землянок. В середине проход, залитый на четверть водой, по бокам с двух сторон земляные нары. На нарах с каждой стороны по шесть человек разведчиков. В землянке теснота — повернуться негде. Мы находились на передней линии пехоты и занимали отведенный нам участок обороны.
Командир полка рассчитал так: разведчики принесут двойную пользу, если будут сидеть на передней линии, удерживать участок обороны и вести за противником наблюдение. Солдат стрелков в полку не хватало. Давно ждали пополнения, но оно все не прибывало.
Немцы ночью и днем по нашему рубежу вели огонь из артиллерии, минометов и пулеметов. А наши славяне, как всегда, на их стрельбу не отвечали.
Как-то раз в конце недели я пошел в тылы полка, зашел к начальнику штаба и завел с ним такой разговор:
— Вот здесь на углу леса, — и я показал по по карте, — стоит сложенная из кусков дерна, небольшая лачуга. В ней сидят наши стрелки солдаты и обороняют участок метров пятьдесят. Прошу поменять нас с ними местами. За лесом находятся немцы и наших впереди, и справа, и слева там нет. Солдат из пехоты там трое. Я с двумя разведчиками займу эту лачугу, а Рязанцев с ребятами будет действовать за лесом и в лесу. Немцев за лесом никто не тревожил. Может нам повезет, и мы там схватим какого одного. Это место для нас вполне подходящее.
Начальник штаба не возражал и дал свое согласие. И мы на следующий день перебрались на новое место.
Я, конечно, думал о своем. Мы сидим в обороне, за языками нас идти никто не торопит. А в одно прекрасное время из дивизии может прийти приказ. Назначат нам срок, сунут в открытое место и скажут, давай языка. А здесь за лесом мы не торопясь, подготовим поиск, облюбуем подходящее место и подготовим объект. Немцев здесь никто не тревожил. Сидят они за лесом спокойно. А у нас одна задача, нам нужно взять языка без потерь. У немцев иногда ротозеи есть.
У нашего начальства на этот счет свои соображения. Они воюют по карте и не имеют понятия, что делается на том или ином участке впереди. Они не задумываются над тем, что люди пойдут на верную смерть. Они это считают просто обязанностью разведчиков. Не хочешь сам умереть, — убей полсотни немцев! У меня на этот счет, — понятия свои! Мне нужно взять языка и сберечь своих людей.
На углу леса стоит сложенная из кусков дерна небольшая конура. От нее лес под прямым углом поворачивает и уходит в сторону немцев. Справа от опушки находится неширокий прогалок. За прогалком по ту сторону мелколесье и небольшие кусты. Оттуда иногда постреливают немцы. Где точно, в кустах или за кустами они сидят, мы пока не знаем.
На следующий вечер к опушке леса подошел Рязанцев с разведчиками.
— Нам щас в лес идти или подождать до утра?
— Ночью там делать нечего! Дождетесь утра! Позвени старшине, пусть палатку для ребят привезет. Поставишь ее вот здесь на ночь, а с утра после кормежки пойдете в разведку.
— За лесом, метрах в двухстах, проходит немецкая линия обороны и траншея. Вчера я посылал туда двоих ребят. Ваша задача с утра почесать лес, выйти на ту опушку леса, выставить охрану и организовать наблюдение. Чуть в глубине леса отроешь одиночные щели на случай обстрела. Раз в сутки будешь посылать мне связного. Я буду находиться здесь, в этом особняке.
На следующее утро Рязанцев ушел и через два дня явился лично, для доклада. Он обрисовал мне обстановку и предварительные данные о немецкой системе обороны. После этого я решил сам сходить туда и посмотреть на немцев.
Мы прошли лес, вышли на опушку и из-за больших елей, за которыми мы встали, осмотрели их переднюю полосу. Смотришь в бинокль, видны каски, пригнутые спины, стволы пулеметов, торчащие над бруствером. Немцы копаются в земле, стоят, сидят, разговаривают. Кое-где видны свежие выбросы земли из траншеи.
Иногда, отрываясь от дел, они посматривают в нашу сторону, таращат глаза — их тревожит безмолвие леса. Странные эти русские. Они не только не стреляют, их вообще нигде не видно. Возможно, немцы тоже на опушку леса смотрят в оптику. Но, где сидят их наблюдатели, мы не знаем. Мы пробуем с Федей забраться повыше на сучковатое дерево и взглянуть на немцев сверху. Но сидеть верхом на сучке неудобно и жестко. Ветви сосны от ветра шатаются. Сидишь, одной рукой держишься за ствол дерева, а в другой руке у тебя бинокль. Объектив все время шатается, местность уходит то вправо, то влево.
Немцы по лесу иногда пускают редкие мины и постреливают из пулеметов. Это у них в обычае. Вроде успокаивают себя и путают наших солдат. Но бьют они наугад. Славяне на этот счет молчуны и безответный народ. В такой стрельбе нет никакого толку. Немцы, те со страха стреляют. А нашим вроде и не к чему зря воздух выстрелами колебать. Немцы в сорок третьем не те стали. А наш солдат стрелок зря ничего делать не будет. Вот, для примера, взять ночью и посмотреть сверху на линию раздела. На нашей передовой полнейшая темнота. У немцев на душе аж тошно становиться. А сейчас, с опушки леса разведчики не подают даже признаков жизни. Передвигаются скрытно, ответной стрельбы не ведут.
— Как думаешь Федя? Может нам по кустам пройти до того бугра? Если тихо пойдем, немцы не заметят.
— Давай сходим!
Мы выходим из-за двух больших елей на открытое место и оглядываемся по сторонам. Впереди, метрах в ста, небольшой бугор, поросший кустами. Киваю головой Рязанцеву, мол, подходящее место.
— Давай пригнемся и сходим туда! Отрываемся от опушки леса и медленно, гусиным шагом двигаемся к бугру. На нас надеты пятнистые маскхалаты. Зеленые марлевые накидки опущены на лицо. В марле проткнуты небольшие дырки для глаз, через них все видно кругом. Поднимаемся на бугор, выходим на ровную площадку, прикрытую со всех сторон мелкими кустами. За нами вслед идут два разведчика. Я велю Рязанцеву послать их за стереотрубой. Пока они ее принесут, на это уйдет часа два, не меньше. Отличное место! — показываю я Феди рукой.