Ванька-ротный
Шрифт:
Лейтенант из разведроты ушел. Я велел ординарцу подогреть котелок с едой и вызвал к себе старшину.
— Как у тебя ребята одеты? Оружие в порядке?
— Кормежка нормальная, одежда ничего. А оружие я не проверяю. За оружием каждый сам смотрит.
— На счет боеприпасов можешь мне сказать? У кого сколько гранат, запасных дисков набито, перевязочных пакетов штук по пять?
— А зачем по пять? По одному вполне достаточно.
— Ложкин! Ты его никогда не брал на захват языка?
— Не брал, а что?
— Ему (разочек надо) пора туда сходить, а то я смотрю он жирком покрылся. Ему нужно все мелочи (амуниции) разведки тонко знать. Он давно у вас в разведке?
— Порядочно! Говорят года два.
— И сколько раз под немецкой проволокой был?
— Не знаю!
Старшина слушал такой разговор, молчал и сопел.
— Дивизионные разведчики тебя старшина не касаются, а своими взводными ты обязательно займись. Сейчас дни наступают решительные.
Старшину я знал раньше в лицо. Несколько раз видел его в тылах дивизии. Я не знал (о его способностях, возможностях и продовольственных резервах) его по работе и не стал с ним заводить разговор о питании, скромно довольствуясь тем, что ординарец приносил с общего солдатского котла.
Ординарец был небольшого роста, крепкого сложения. Работал до войны в крестьянстве, был женат и имел детей. Чуть-чуть рябоватое лицо его не то внутреннюю борьбу, не то заботы (опасность войны). Он переживал за себя, за жену, за детей, за лейтенанта Ложкина и за всю полковую разведку. По-видимому, он не был трусом. У меня не было времени подробно разобраться в его характере (и человеческих недостатках и достоинствах), но с первого дня я почувствовал, что он недолюбливал старшину. Судьба дала нам мало времени быть вместе на этой земле. Из всех людей которых мне пришлось тогда знать хорошо запомнился Ваня Ложкин. С ним мы (иногда) в свободные минуты говорили вообще ни о чем, обсуждали план операции, я ползал с ним на готовые объекты, проверял донесения солдат и давал советы.
— Не обижайся, капитан! У меня на этот счет свои соображения. Я устал от войны и от всего. Ты мне о деле говоришь, а я в это время совсем о другом думаю. Я думаю, как бы выбраться отсюда живым. Ты отобрал себе группу ребят, занимайся ими и готовь свой объект. Если мы не возьмем, тебе придется после нас со своей группой идти. И потом скажи, что это за порядок. Я должен дивизионную разведку с собой вести. Если раньше полковые работали отдельно, то с переводом в разведотдел Чернова под наше начало стали взвода разведроты отправлять. Это вполне устраивает штаб дивизии. Они не берут на себя подготовку солдат, не проводят операции и не отвечают за срыв разведзаданий. Теперь все спрашивают с нас, с полковых ребят. А эти прохвосты сваливают свои срывы и неудачи на нас и от дела отвиливают.
— Да! — подумал я, — Практика спаривания разведок оборачивалась развалом общего дела.
В армии не позволяют громогласно и вслух критиковать (распоряжения и) неверные решения и ошибочные приказы. Это была железная логика (метода) всех штабных, чтобы самим не попасть впросак. Все знали, что люди пошли и напрасно гибнут, что они ни на что не способны и явно тупы и глупы, но все будут стоять до упора на своем и доказывать необходимость такого приказа. Кому все это (одному или нескольким все это шло на пользу) выгодно? Я припугнул лейтенанта из дивизионной разведки, но не стал вмешиваться в их подготовку и действия. В ночь на десятое мы вышли с ним в нейтральную полосу. Он показал мне горку, куда его ребята нацелились. Когда мы вернулись, я ему сказал:
— Считай, что через пару дней (на бугорок) ты сюда за языком пойдешь!
— Послушай, капитан! — сказал мне Ложкин, — Напиши в дивизию, чем занимаются здесь дивизионные разведчики. Их лейтенант еще вчера куда-то сбежал. Как вы вернулся после проверки, так и исчез сразу. Солдаты без него не хотят идти в ночной поиск. Говорят, мы больные.
— У меня сейчас дел по горло! — ответил я.
— Мне нужно со своей группой готовить объект, а я со штабом дивизии затею переписку, начнут вызывать, делать очные ставки. А вообще-то раз ты просишь, то напишу. Они могут нам все дело сорвать. Вот оно это донесение:
Начальнику штаба 17 гв. СДКД гвардии полковнику Карака.
Доношу, что в ночь на 13 апреля 44 года в ходе подготовки операции по захвату контрольного пленного, план операции с дополнениями и изменениями прилагаю, произошел массовый отказ выхода на исходное положение. Изменение в составе разведгруппы были согласованы с командиром взвода полковой разведки. Характер и время подачи сигналов, время выхода на объект, схемы и ход операции согласно плана были уточнены.
Операцию готовил командир взвода пешей разведки 48-го гв. сп гвардии лейтенант Ложкин И.Е. Группа разведчиков из дивизии в количестве 15 человек была подчинена ему на время операции. В период подготовки операции (атакующие и) прикрывающие группы неоднократно выводились на место, где велось ночное наблюдение и изучение объекта и огневых точек противника. Атакующие группы и захват пары выходили на исходные положения. Там они уясняли особенности местности, характер сооружений и состояние объекта.
Перед выходом на исходное положение в разведгруппе 3-й ОГРР произошел коллективный отказ разведчиков от выполнения задания. Несколько человек перед выходом в строю заявили, что за проволоку к немцам не пойдут. Когда стали выяснять причины и фамилии отказавшихся, то фамилии свои они отказались назвать. Двое из них оказались достаточно храбрыми. Это рядовой Шуманёв и рядовой Попов. Шуманёв мотивировал свой отказ следующими словами: — У меня нет охоты умирать за таких разведчиков, каких у них во взводе развели. Попов свой отказ мотивировал ночной куриной слепотой.
Все это произошло в отсутствии командира взвода-ей ОГРР, фамилию которого я не знаю. Он 10 февраля после выхода со мной к месту объекта сбежал и исчез, покинув своих солдат. Старшим в группе был назначен помкомвзвод Котов.
12 апреля я написал своей жене Августе короткое письмо "Сообщаю тебе мой новый адрес 43935-К 48 гв. сп. Что-то тревожит меня. Чего-то я ожидаю. Что-то должно случиться". Письмо написал и накануне 14 апреля отправил.
А в ночь с 13-го на 14 апреля развернулись новые события. Две группы разведки пошли за языком.
Штаб 17 гв. СДКД полковнику Карака. В дополнение к донесению от 13 апреля сообщаю [202] : В 4:30 утра две атакующие группы и две группы прикрытия заняли исходное положение. В проволочном заграждении противника были проделаны предварительно проходы, которые в ночь на 13-е апреля я лично проверял. В 5:20 по сигналу красной ракеты атакующие группы по команде командира взвода лейтенанта Ложкина И.Е. поднялись и броском пошли вперед. Исходное положение атакующих групп оказалось на низком месте и накануне заполнилось водой (оказалось невыгодным). Разведчики атакующих групп сильно намокли, вследствие чего была замедлена скорость движения вперед. Обнаружить воду предварительно не удалось, она скопилась (под снегом) в низине перед самым окопом. С началом движения противник обнаружил захват группы и обрушился на них пулемётным огнем. Противник до рассвета вел огонь из трех пулемётов и (артминомётным огнем) артиллерии. Вследствие чего атакующие группы сразу стали нести большие потери. Оставшиеся в живых в количестве четырех человек из обеих р.г. образовали охрану лежащих в воде и у проволоки. Наступивший рассвет не позволил эвакуировать с поля боя убитых и раненных. Некоторые из раненных пытались выползти, но были противником обнаружены и убиты на месте. Весь светлый период суток 14 апреля раненные остались лежать в проволочных проходах и перед объектом. С наступлением темноты в ночь с 14 на 15 апреля в 3:30 часа раненные были эвакуированы и отправлены в санроту.
202
Список безвозвратных потерь 48 гв. сп 17 гв. сд с 11 по 19.04.44 г.