Ванька-ротный
Шрифт:
Одни здесь брали открыто, и ели, сколько принимала их душа. Им никто не перечил. Другие, помельче не лезли на глаза, они брали скромно, но ели сытно и жевали старательно. Но были и другие, почти рядовые, которые продукты получали со складов, отчитывались за них, варили их и ими комбинировали. Они в обиде на жизнь и на харчи также не были.
"Горячая пища солдату нужна!", — утверждали они и доливали в солдатский котёл побольше воды, — "Пусть солдаты просят добавки! Начальство велело! А то по дороге, мобыть, расплескаете!
— Что-то она у тебя сегодня жидковата! — нерешительно скажет старшина.
— Не важно, что она с жижей! Это бульон! Важно, что она горячая и её много!
— Где ж много?
— В котле много!
— А тебе как положено полсотни черпаков на роту, получай и отходи!
Мысли бегут быстро, это когда рассказываешь кажется, что долго! С того самого дня, когда мы вошли в состав стрелкового полка, солдаты сразу почувствовали голод. Не раз вспомнишь свой московский 297-ой батальон. Вот где кормили досыта! Мы о еде там и не думали!
Солдаты ходили хмурыми, ворчали при раздаче пищи, но полковому начальству на это было наплевать. А что говорить? Ничего не изменишь! У солдат была теперь одна дорога к правде, через собственную смерть и через войну! Тоска о еде точила солдатскую душу. С командира роты тоже не спросишь. Солдаты видели, что на меня постоянно рычали. И уж, если ротный ничего не может сделать, что соваться в это дело солдатам.
Любой разговор по телефону со мной начинался по "матушке" |с матерщины, раздражения, недовольства| и крика. Орали и в глаза, когда вызывали к себе. Выговаривали по поводу всего, не выбирая выражений. Солдаты знали и видели, как меня постоянно ехидно высмеивали и старались поддеть. При малейшем с моей стороны возражении, мне тут же грозили.
К чему всё это делалось, я тогда не понимал. Я об этом как-то раз спросил комбата, но он упорно молчал, — Мне тоже каждый день делают втыки!
У них наверно стиль такой! — подумал я.
От сытых и довольных своей жизнью полковых начальников и до вшивых и мордастых тыловиков, все кормились за счёт солдат окопников, да ещё покрикивали и делали недовольный вид.
Там в глубоком тылу народ призывали, что нужно отдать всё для фронта. А здесь, на фронте, полковые считали защитниками Родины только себя.
— Зачем набивать желудки солдатам?
— Ранит в живот, сразу заражение крови пойдёт.
— Траншею загадят так, подлецы, что потом не продохнуть!
Солдату нужно иметь промытые мозги и пустой желудок! Русского солдата сколько не корми, он всё на начальство волком смотрит!
Меня как-то вызвали в штаб полка. Ожидая приёма, когда освободится начальство, а нас при этом обычно держали на ветру, я наткнулся на подвыпившего капитана. Не знаю, кем он был при штабе, но он посадил меня рядом с собой на бревно, дал папироску и сказал мне, — Вот послушай!
— Одни жили-были, живут и ночуют в избах, и считают себя фронтовиками.
— А вас посадили в сугробы и на вас нет смысла переводить сало и прочие съестные запасы. Другое дело основной состав полка.
— Ну лейтенант давай разберемся!
— Кто по-твоему держит фронт? А кто просто так торчит там в окопах?
— Кто в постоянных заботах? А кто всё делает из-под палки?
— Да, да! Кто отвечает за фронт?
— Линию Фронта держим мы, полковые. И нашими заботами вы сидите спокойно на передке в своей траншее.
— Не было бы нас, вы давно бы все разбежались! Верно я говорю?
— Что верно, то верно! — сказал я ему, думая, что ещё он скажет.
— Без полковников армии не существует!
— В полку фронтовики, — это отец наш родной, его заместители и штабные, как я. В полку мы не одни. Тут снабженцы и кладовщики, начфины, евреи парикмахеры, медики, повара, и сотня повозочных. При штабе портные, сапожники и шорники, сапёры, телефонисты и санитарочки в санроте, сам понимаешь! Все они фронтовики и защитники Родины. Это основной и постоянный состав полка, а вы, как это сказать? Временные людишки, переменный состав, всего на две, на три недели.
— Вас считай… Сегодня вы были, а завтра вас нет!
— А кто останется? Кто будет стоять против немцев?
— Ты знаешь, сколько вашего брата желторотых лейтенантов за это время успело отправиться на тот свет?
— Нас в полку сейчас больше, чем вас там сидящих в траншее.
— Мы штабные живучие, тем мы и сильны!
— Нас совершенно не интересует, какие у вас там потери. Чем больше, тем лучше, это значит, что полк воевал и мы поработали!
— Что я?
— Это я уже лишнего говорю!
— Иди, тебя зовут!
— Нет, это не тебя! Сиди и слушай дальше!
— Чего там скрывать! Кроме меня тебе никто не откроет глаза на то, что здесь происходит.
— Ты мне с первого раза приглянулся. Сразу видать, когда у человека открытое лицо.
— Вот слушай! Застелят вашими костьми нашу матушку землю и ни один человек после войны не узнает ни ваших фамилий, ни ваших могил.
— Видишь разница в чём? А мы будем живые и наши фамилии будут фигурировать в отчётах и наградных листах.
— Скажи лейтенант, за что ты воюешь? Только без трепотни! А то кого ни спрошу в полку, все патриотическими фразами прикрываются.
— Ладно, они тыловики, боятся место потерять. А ты ведь из траншеи.
— Я воюю за сытую жизнь. В молодости я жил в голоде и недостатке. Нас у матери было трое. Хочу, чтоб после войны жилось лучше и сытней.
— И ты думаешь дожить до конца войны?
— Думаю! Мы в училище с ребятами дали друг другу обещание до Берлина дойти.
— И ты веришь этому?