Ванька-ротный
Шрифт:
— Ну, а как же, конечно!
— Ну знаешь, ты всех перехлестнул!
— Иди! Вот теперь тебя зовут.
Хорошо, что немцы застряли в снегу, — думал я, шагая обратно в роту. Машины и танки у них увязли в сугробах. Мальчишки, перебежавшие фронт, рассказывали, немецкая техника встала намертво. Они её даже из снега не вытаскивают. Немецкая солдатня одета в летнюю форму. Вдарил мороз и немецкая пехота разбежалась по деревням и по избам. На улице мороз, а они на постах стоят в пилотках. Винтовки голыми руками не возьмёшь, прилипают к рукам и отдираются вместе с кожей.
У наших, считай, с осени заржавели стволы. А немцы вообще не стреляют. Наши стали ходить в открытую. Да что там в открытую! Считай, идут нахально, не пригибаясь, прямо напропалую!
7-го ноября праздник. К празднику нам выдали по сто граммов водки и по полбуханки немороженого хлеба. Это целое событие, мы отметили его от души. После праздника водку давать перестали, и наша жизнь пошла по старой колее.
13-го ноября меня вызвали в штаб полка по срочному делу. Там мне сказали, что я вместе с комбатом и командиром четвёртой роты Татариновым пойду в дивизию.
Я был удивлён. Спросил комбата, а он как обычно промолчал. Татаринов всю дорогу почему-то вздыхал и охал.
Мы шли не одни. С нами вместе в дивизию топали два солдата с автоматами и лейтенант командир комендантского взвода, как он сказал. Солдаты пыхтели, обливались потом от быстрой ходьбы и вскоре отстали. А дорога не близкая, считай километров пятнадцать. И снегу по колен, идти не легко. А мы хоть и голодные, но привыкшие к ходьбе и быстрые.
— Подождите я солдат подгоню! — сказал нам лейтенант из комендантского взвода и остановился на дороге.
— У меня нет времени ожидать вас здесь! — закричал он солдатам.
— Давай шевели ногами!
Солдаты молчком нагнали нас и мы снова пошли по снежной дороге. В дивизии нас встретили с улыбкой. Но ни одного знакомого лица. Лейтенант передал нас какому-то капитану, забрал солдат и пустился в обратный путь.
— Что это? — мелькнуло у меня в голове, — Конвой или охрана? Доставали нас, сдали и повернули домой!
Перед дверью в избу, капитан вышедший нам на встречу, вежливо попросил личное оружие, — пистолеты сдать ему.
— Что это? — подумал я.
— Для чего всё это? — спросил я его, удивленный.
— У нас порядок такой, дорогой мой лейтенант! Давайте пожалуйста ваш револьвертик!
Я расстегнул кобур, достал свой наган и положил его на ладонь капитану. Комбат и Татаринов сделали то же самое. После этого нас пропустили в избу.
Двое часовых в новых овчинных полушубках на перевес с автоматами охраняли крыльцо и дверь.
Мне велели присесть в передней, а комбата и Татаринова провели дальше. О чём с ними говорили, мне было неизвестно. Я хотел было закурить, но меня тут же одернули.
— У нас здесь не курят!
— Что за учреждение? И почему здесь нельзя курить?
— Здесь военный трибунал, а не учреждение! И вам, пока вы здесь сидите, курить не полагается!
— Как! — вылетело у меня от неожиданности.
Дверь во внутреннее помещёние открылась, и меня пригласили войти. Я, ничего не думая, спокойно сажусь на заднюю лавку у стены. Капитан подходит ко мне и обходительно просит пересесть на переднюю лавку.
— А мне сюда зачем? — спрашиваю я. Мне сзади смотреть удобней.
— Вы, лейтенант, уже не свидетель.
— Кто же я такой?
— Вы, как и они, подследственный и участник.
— Какой участник? В чём я участвовал и где?
— Давайте помолчим! До вас очередь дойдёт, суд во всем разберется.
Капитан легонько, подтолкнул меня вперёд и, положив руки мне на плечи, кивнул головой на свободное место |на передней лавке|. Я, не думая ничего, послушно опустился.
— Вы видите, что я с вами обращаюсь не как со взятым под стражу, а совсем наоборот! — шепчет он мне, усаживаясь сзади.
— А чему я собственно участник, — спрашиваю я его в свою очередь в полголоса.
— Не волнуйтесь лейтенант, не надо, не торопитесь. Держите себя достойно. Вы ведь офицер! Сейчас во всём разберутся и вынесут справедливое решение.
— Вы подтверждаете, что заблудились в лесу и всю ночь блуждали? — услышал я чей-то голос. Потом о чём-то говорили другие.
С мороза и с воздуха и от быстрой, долгой ходьбы я не мог сразу вникнуть в происходящее. Я почему-то разговор воспринимал урывками. Впереди, за накрытым красной материей столом сидели люди в военной форме. Перед ними лежали бумаги. Что это, собрание или праздничный президиум?
После долгого разговора с комбатом, судьи попросили его пересесть на боковую скамью, около которой стояли два вооруженных солдата.
Подошла очередь Татаринова. Он почему-то подкашливал и вытирал ладонью пот с лица.
— Вы прибыли в роту, в ту ночь, когда батальон заблудился в лесу?
— Да! — ответил он не подымая головы.
Сегодня 13-ое ноября определил я подсчётом. Шестой день с того дня, когда нам в траншее выдали водку. Кто-то подтолкнул меня сзади в плечо. Я быстро обернулся. Капитан показал мне пальцем в направлении красного стола. Я сразу понял, что теперь меня требуют к ответу.
После целого ряда вопросов, где я родился, кто я, и другие, меня спросили:
— Вы были на берегу Волги, когда батальон занимал там оборону?
— Да, был, — ответил я.
— Когда вы оставили линию обороны и отошли от берега Волги?
— Я берег Волги не оборонял. У меня приказа на оборону берега Волги не было. Мы лежали, на берегу и ждали, когда наш командир роты старший лейтенант Архипов вернётся о того берега. Я отошёл от берега Волги, когда началась бомбёжка. Сначала отошёл батальон, потом обнаружив, что мы остались одни, мы отошли за батальоном.