Ванька
Шрифт:
Агапит стоял, глазками моргал, куда-то под ноги себе глядел. На меня даже и не обращал внимание.
Я подошёл к пациенту психиатрического отделения. Топор ему в руки сунул.
— На. Коли.
Суровым голосом распорядился.
Сам же в сторонку отошёл. Пусть между мной и Агапитом будет некоторая дистанция. Бросится он на меня с топором, а у меня определенная фора имеется…
Опасался я зря. Агапит ни слова не говоря, ближнюю к нему чурку на попа поставил. Тюк — была
Агапит колол, а я только в сторонке стоял. Потом даже сел. В ногах — правды нет.
Закурил бы, да нечего…
Когда снова старший надзиратель придёт, надо у него насчёт аванса спросить. Пить-есть на что-то мне надо. У доктора медицины денег попросить я постеснялся.
— Иван, ужинать иди!
О, старший надзиратель мне из дверей павильона рукой машет.
— А, Агапит?
Проявил я бдительность.
— Да пусть колет. Куда он денется…
Глава 40
Глава 40 Вятская жизнь
Да уж…
Жить-то будешь, а вот улыбаться — едва ли…
Это я о своем жаловании младшего надзирателя.
Что-то как-то я протупил, и когда на службу устраивался, про денежное вознаграждение за свой труд не спросил…
А, надо было.
Пятнадцать рубликов в месяц мне положено. Мало это? Много?
Ещё дома я слышал, что до революции корова три рубля стоила. В тысяча девятьсот тринадцатом году.
Ничего подобного. Враньё.
В Вятке я уже месяц. Немного огляделся, с местными жизненными реалиями познакомился. Три рубля здесь надо за нормальную рубаху отдать. Именно, за нормальную. Нет, есть и подешевле, но больно они уж стрёмные. Пальто — пятнадцать рублей. Это моя месячная зарплата. Яловые сапоги — пятерка. Ботинки дешевле. Всего два рубля. Ладно, я пока в старых сапогах хожу. Ещё от Мадам полученных…
Гармонь не желаете приобрести? Нет? А, что — всего семь рублей пятьдесят копеек. Кстати, такая монетка здесь даже в ходу — семь рублей пятьдесят копеек. Золотая. Как раз на неё гармонь купить можно.
Нет, пока обойдусь я без гармони…
Я на патефон копить буду. Долго. Он тут в магазине у Кардакова сорок рублей стоит. Три месяца не поем и куплю.
Рояль, кстати, ещё дороже — двести рублей. Про такое я и не думаю. Да и поставить мне его негде. Живу я сейчас прямо в психиатрическом отделении. Выделили мне здесь уголок.
Да, насчёт стоимости коровы. От шестидесяти рублей. Рабочая лошадь — семьдесят, а старая кляча на колбасу — двадцать. Из хороших лошадей колбасу никто не делает…
Насчёт колбасы и всего прочего съестного — тут уже не так печально. Фунт ржаного хлеба — четыре копейки. Это свежего, тёпленького. Для экономии если будешь вчерашний брать — уже на копеечку меньше. Наши надзиратели в отделении так и делают.
Кто дома своим хозяйством из надзирателей живёт, они сами хлеб пекут. Ну, жены их. Фунт ржаной муки две копейки всего стоит, пшеничной высшего сорта — восемь копеек.
Тут я сейчас все цены знаю. Жить-то как-то надо… Тем более, с моей зарплатой.
Фунт сахарного песка — десять копеек отдай, литр молока — четырнадцать копеек. Молочко тут для меня дорого…
Десяток отборных яиц можно за двадцать копеек купить. Это если поторговаться. Так — двадцать пять просят. Опять же — тут имеется монетка в двадцать пять копеек. Серебряная. С портретом Николая Александровича. Вон такая у меня сейчас в кармане имеется. Одна тысяча восемьсот девяносто шестого года. Двадцать копеек — без портрета императора, а двадцать пять — уже с портретом. Как пятьдесят копеек и рубль. Это, если серебряные брать.
Никогда я раньше не думал, что вот так буду каждую копеечку считать. Даже самые мелкие монетки в пол и четверть копейки считать-пересчитывать. Перед тем, как купить что-то, я тут три раза в затылке чешу.
Кстати, помидоры тут очень дорогие — восемнадцать копеек за фунт. Я помидоры очень люблю, и это меня очень огорчает.
Надзиратели у нас в отделении часто про зарплаты говорят. Свои, понятное дело, ругают. Многие рабочим завидуют. Квалифицированным. Токарям там, слесарям. Тем в месяц до восьмидесяти рублей платят.
Самим им что мешает обучиться токарному или слесарному делу? Руки не из того места растут? Мозгов не хватает?
С золотыми фигурками зверей надо скорее в столицу подаваться. Ходил я здесь к ювелиру. Ничего хорошего из этого не вышло. Нос воротит. Говорит, что золото низкопробное, вообще какие-то копейки предлагает. Над моими словами о том, что это исторически-культурная ценность — только посмеялся. Ещё и полицией припугнул. Знаем мы, мол, таких, промышляют копанием древних курганов…
Не точно так сказал, но по смыслу так. Другими только словами. Я быстро от него ноги и сделал.
Сижу я так, про то да сё рассуждаю. Надзираю за Агапитом. Сегодня мы с ним опять дрова колем. Вчера — воду возили. Позавчера — тоже.
Я у старшего надзирателя на такие работы и прошусь. В отделении очень уж запах плохой, да и обстановка тяжелая. Тут психически больных и не лечат почти. Так, только призревают. Трудотерапия и водные процедуры — вот почти и всё. Это — тихим. Кто буйный, тех в смирительный камзол…