Варан
Шрифт:
— Спасибо, добрая хозяйка. Император вас сохрани…
— Садись, отец, — женщина улыбнулась. — По всему видать, ты человек бывалый и вежливый.
Варан присел на краешек деревянного настила. «Отец»… Может быть, у него борода в инее?
Перед ним поставили миску с похлебкой. На поверхности плавали золотистые кружочки жира; Варан ел, празднуя каждую ложку, как длинный год счастливой жизни.
Девочки смотрели с двух сторон. Чего-то ждали. Переглядывались. Сопели. Они вовсе не были похожи на маленьких Лильку и Тоську — те были светленькие, веснушчатые и щекастые, а эти — щуплые, черноглазые
Он подумал, что Лильки и Тоськи не существует. Есть две толстые стареющие женщины, счастливые, может быть, со своими детьми и мужьями, с репсовыми полями, рыбой и сытушьим промыслом. И ожидающие сезонов не с замиранием сердца, как в детстве, а с усталостью и тревогой, как бы побольше заработать…
— Спасибо, — повторил он, отодвигая пустую миску.
— Издалека идешь? — хозяин подкинул поленце в огонь.
— Издалека. Острова, Побережье, Осий Нос, Лесной удел, Огненная земля, Россыпь, Степь, Столица, Безземелье…
— Да ну, — не поверил хозяин.
Варан улыбнулся:
— Жизнь длинная… А на одном месте я почти и не сидел — там пару лет, здесь пару лет… и снова в дорогу.
Слипшиеся рои снежинок влетали в отверстие на потолке, таяли и превращались в пар, редко-редко падая на руки большими теплыми каплями.
— Может, закляли? — тихо спросила женщина.
— Может, — согласился Варан.
Хозяин с хозяйкой переглянулись. Варан, наконец-то оттаявший, вдруг понял, что они не просто любопытствуют. Они знают что-то, связанное с визитами бродяг, какая-то история случилась совсем недавно… А может, им просто кто-то рассказал…
Руки снова стали мерзнуть. Проснулся давний страх, бредовое предположение: Подставка достал его здесь, на краю света. После стольких лет игры в кошки-мышки. После поединка не на жизнь, а на смерть, когда на стороне одного — магия, деньги, шпионская сеть, щелкуны, крыламы и жажда мести, а на стороне другого только хитрость и умение затеряться в толпе…
Два долгих года он жил в Столице — в ремесленных кварталах — под носом у Императорского Столпа. Резал по дереву и даже немного разбогател. Простой трюк, возможно, спас ему жизнь: он угнал крыламу, но не приписанную к императорской птичне, а залетную, из какой-то далекой провинции. Отлетев совсем немного от Столицы, он спешился и дал птице свободу, и она, конечно, полетела домой, увлекая за собой погоню, в то время как Варан потихоньку вернулся в муравейник у подножия вулкана и в тот же вечер нанялся подмастерьем. За два года, пока перетряхивали провинции, так оброс бородой, что и Лика, однажды встретив его на базаре, не узнала…
В тот день он стал по-настоящему счастлив. Единственной мыслью, омрачавшей ему побег, — кроме страха быть пойманным, разумеется, — была мысль о будущем Лики. Незадолго до своего исчезновения он шумно прогневался на нее — так, чтобы каждый слуга знал, что она ему неугодна. На бедную девушку было жалко смотреть, но Варан знал, что делает. Знакомый чиновник добыл Лике документ и устроил горничной к какой-то купчихе, о которой говорили, что она справедлива. Варан опасался, что после его побега
Тем временем в городе участились облавы — кого искали, не говорилось, но среди схваченных подозрительно часто попадались мужчины Варанового роста и возраста. Поразмыслив, он решил, что дела его в Столице закончены, однажды ушел из города, миновав оба кордона, — пронырнул под скалами и прицепился к канату, свисающему с борта отходящего от пристани корабля. В открытом море его заметили и подняли на борт; Варан заплатил за проезд — при нем были деньги в специально сшитом нательном кармане — и честно объяснил капитану, что прибег к хитрости, чтобы миновать таможенный досмотр.
Его высадили на Осьем Носу. Он снова был голоден, легок и чувствовал себя молодым. Ему казалось, что Подставкина решимость поймать во что бы то ни стало беглого «землемера» ослабеет с годами. Он недооценил Его Незыблемость Императорского Столпа.
Он выбирал самые людные, самые привольные для бродяг места и никогда не ночевал две ночи под одной крышей. Ему наступали на пятки, за ним гнались, ему расставляли ловушки. Сколько указов о собственной поимке Варану довелось видеть развешанными на столбах! Сколько несчастных бедолаг, чем-то похожих на него, стражники перетаскали в столицу, к Подставке в кабинет!
Он попытался пробиться в Лесной удел, но по дороге понял, что не дойдет: в лесах свирепствовали карательные отряды. Бродяг хватали всех без разбора, не глядя уже на внешность и возраст; Варан нанялся подмастерьем на этот раз к сапожнику и прожил оседло долгих три года. Он кроил и тачал, а внутри нарастало ощущение, что время течет сквозь него, как сизое расплавленное стекло. Он не найдет Бродячую Искру, сидя в мастерской с веером гвоздей во рту. А жизнь не бесконечна.
Сапожник был очень доволен подмастерьем и много раз предлагал ему остаться, жениться, войти в долю; Варан ушел однажды весной, так и не сумев объяснить ему, чего ищет.
И он снова бродил, расспрашивал, разводил огонь в очагах — там, где ему это по традиции предлагали. Как ни могуч был Подставка, но всемогущим он не был. Между ним и Вараном вставали горы и простирались степи, Империя велика, традиция живуча, а стражники тоже люди и устают от бесплодных поисков…
Но Подставка помнит все. И вполне возможно, что совсем недавно в снежном селении были гонцы, предлагавшие деньги за пойманного бродягу, большие деньги за немолодого бородатого бродягу и немыслимые деньги за бродягу, который станет болтать о далеких странах…
Варан подобрался. Ему во что бы то ни стало надо переночевать под крышей — ночью снаружи просто нечем дышать от мороза. Впрочем, и хозяин никуда не пойдет среди ночи, дождется утра. А там посмотрим…
— Что ты, добрый человек? — спросил хозяин. — Поплохело тебе, что ли?
— Нет, — Варан заставил себя улыбнуться. — У вас тут, я погляжу… редко чужие заходят, правда?
Они снова переглянулись. Нет, определенно дело нечисто, Подставка дотянулся-таки жадными ручонками, и очень жаль, что между Вараном и его свободой оказались эти милые в общем-то люди…