Варавва
Шрифт:
— О, страшный Назорей! Ты одержал победу! И, словно сраженная ударом невидимого кинжала, упала на пол.
Глава IV
Юдифь отнесли в ее комнату и оставили на попечение служанок, которые плакали над ней, не испытывая никакого горя — гордый, заносчивый нрав госпожи не располагал к тому, чтобы ее любили слуги.
Тихим, но твердым голосом старый Искариот отдавал приказания, касающиеся похорон сына.
Когда тело Иуды было поднято и унесено рабами для обмывания и бальзамирования, Искариот обратился к тем, кто
— Я должен поблагодарить вас за печальную услугу, которую вы мне оказали. Мне известен только Варавва, я благодарен ему вдвойне — он вступился за мою дочь, которую так несправедливо обвинил этот жестокий незнакомец, — и он указал на Петра.
Петр возмутился,
— Ты упрекаешь меня в отсутствии жалости, ростовщик! Ты совсем не знаешь свою горячо любимую дочь. Из гнезда незаслуженной ею любви, в котором ты ее лелеял, выползла змея, готовая жалить и убивать. Разве ты не видишь, что твоя Юдифь безнравственна? Она любовница Каиафы… Ударь меня, несчастный отец! Вырви мой язык, но правда все равно останется правдой!
В припадке гнева Искариот поднял было руку на человека, осмелившегося произнести такое обвинение, но в последний момент рука его бессильно опустилась.
— Правда, истина! — исступленно вещал Петр. — Я буду о ней кричать, буду для нее жить и за нее умру! Трижды я клятвенно солгал и понял всю гнусность не правды. Я знаю теперь ее невыносимый гнет, давящий на душу. Это целый ад в одном слове! И я желаю, я требую только правды, правды, которая блестит, как лезвие кинжала в руке Бога! Я, Петр, ее провозглашу! Я, кто трижды клялся и солгал, теперь три тысячи раз скажу правду, чтобы искупить свой грех! Рыдай, рви на себе волосы, благочестивый фарисей, упражнявшийся в осторожной добродетели и самодовольной святости! Ты поручился бы за честь своей дочери? Не делай этого — ее честь покупная! Цена ей золото и драгоценные камни! Из-за этой коварной женщины, от тебя рожденной, ныне Бог погиб в Иудее, Его слова были отвергнуты, Его послание не принято, Его жизнь прервана мучительной казнью!
Петр умолк, переводя дыхание. Его грубый плащ сполз с широких плеч, и под ним виднелась бедная одежда рыбака. Фигура Петра, казалось, выросла, обрела какую-то загадочность. Подняв глаза к звездам — маленьким огонькам, сверкающим над ним, Петр улыбнулся.
— Но конец еще не наступил, — сказал он. — Христа убили, но жизнь у Него не отняли. Его заставили принять смерть, но Он не умер. Что, если огромные камни, которыми завалена Его могила, окажутся не способными удержать Его? Если земля откажется Его принять? Что, если после трех дней, как и обещал, Он воскреснет к новой жизни? Что сделают нераскаявшиеся души в тот страшный час?
Голос ученика Христа понизился, он боязливо огляделся и, запахнув свой плащ, направился к выходу. Потом вдруг повернулся и сказал, бросая взгляд в сторону Искариота:
— Мир будет совсем иным, если только Он сдержит слово!
Когда Петр ушел, Искариот досадливо заметил:
— Это сумасшедший… Он одержим каким-то бесом…
— Ужасом угрызений совести, — уточнил Мельхиор — Он часто внушает человеку странные мысли и наталкивает на необычные поступки. Дух, которым одержим этот рыбак, перевернет весь мир.
— Рыбак? — спросил Искариот удивленно. — Разве он простой рыбак?
— Да, — подтвердил Мельхиор. — Петр сотворен из самой грубой глины, и от этого произойдут и его неудачи, и его победы. Морской воздух витал над ним с самого рождения. Уже в раннем детстве он боролся с ветром и волнами и всю жизнь будет бороться с непокорными стихиями… Цари не приезжали издалека, чтобы преклонить колени у его колыбели, волхвы не приносили ему даров, не пели ангелы — все это было для одного Назорея, от Которого он отрекся, но Которому он теперь будет преданно служить. Пока же он только Симон Петр, рыбак из Галилеи, товарищ твоего умершего сына…
Стон вырвался из груди Искариота.
— Несчастный Иуда, — прошептал он, — не удивительно, что он стал фанатиком, раз у него были такие друзья.
Посмотрев на оставшихся Мельхиора и Варавву, старик извиняющимся тоном сказал:
— Я бы хотел остаться один — душа моя скорбит… А что касается моей дочери, ты, Варавва, знаешь, что все это не правда, и у тебя достаточно мужества и сил, чтобы остановить толки, которые может распустить в городе этот сумасшедший про мою дочь.
Искариот положил руку на плечо Вараввы.
— Пойми меня, — сказал он хрипло, — если бы была хоть частичка правды в этой гнусной клевете, я убил бы Каиафу.
На лице его отразилось страдание. Темные глаза Вараввы заискрились сочувствием.
Несчастный отец склонил голову в знак прощания.
Покидая дом, Варавва встретил у выхода служанку Юдифи и спросил, очнулась ли госпожа от обморока. Ответ был отрицательный.
Мельхиор задумчиво посмотрел на опечаленного Друга.
— Тебе все еще не дает покоя твоя Юдифь? Признаюсь, я не видел более красивой женщины…
— Зачем ты говоришь о ее красоте теперь? Из-за нее погиб Иуда…
— Несчастный юноша! — горько сказал Мельхиор. — Его никогда не забудут — весь мир будет говорить о нем… Ему припишут грех, совершенный не им одним. Но людская молва — это не летопись Бога, и даже Иуде воздается в конце концов по справедливости… У меня тревожное предчувствие. Сегодня я не дал бы и полдрахмы за жизнь Каиафы…
Варавва странно глянул на него и ничего не ответил.
Глава V
В субботу все благочестивые жители Иерусалима собрались на горе Мориа, чтобы вознести благодарственные молитвы Иегове за спасение от ужасов предыдущего дня. И хотя, по мнению народа, было за что благодарить Всевышнего — разорванная завеса Святого святых висела как страшное напоминание о недавно пережитом — в это утро замечался недостаток религиозного рвения. Голос Каиафы звучал как-то вяло и монотонно. Чего-то не хватало… Казалось, не было больше никакого смысла в величественном чтении закона, и вся церемония навевала на присутствующих скуку. Когда толпа, наконец, высыпала из храма, многие направились к тому месту, где был похоронен Назорей — весть о том, что Иосиф Аримафейский выпросил тело Распятого у Пилата и что Каиафа потребовал усиленную охрану к склепу, уже разнеслась по городу.