Варфоломеевская ночь
Шрифт:
— Да здравствует король! Смерть гугенотам!
— Ну как же, капитан, будете ли вы повиноваться? — произнес Морвель.
— Я больше не капитан! — воскликнул Жорж. И ом сорвал с себя нагрудный знак и перевязь — знаки своего чина.
— Хватайте этого изменника! — закричал Морвель, обнажая шпагу. — Убейте этого бунтовщика, который не повинуется своему королю!
Но ни у одного солдата не поднялась рука на своего начальника… Жорж выбил шпагу из рук Морвеля, но вместо того, чтобы пронзить его своей, он с такой силой ударил его рукояткой по лицу, что тот свалился с лошади.
— Прощайте,
С этими словами он пришпорил лошадь и галопом помчался по направлению к внутренней части города. Корнет двинулся было за ним, но вскоре замедлил ход, пустил лошадь шагом, наконец, остановился, повернул обратно и возвратился к своему отряду, рассудив, без сомнения, что совет капитана, хотя и данный в минуту гнева, все же не перестает быть хорошим советом.
Морвель, еще не совсем оправившись от полученного удара, снова сел на лошадь, чертыхаясь, а монах, подняв распятие, наставлял солдат не щадить ни одного гугенота и потопить ересь в потоке крови.
Упреки капитана на минуту остановили солдат, но, увидя, что они освободились от его присутствия, и предвкушая знатный грабеж, они взмахнули саблями и поклялись исполнить все, что бы ни приказал им Морвель.
XXI. Последнее усилие
В тот же вечер, в обычный час, Мержи вышел из дома и хорошенько закутавшись в плащ, цветом не отличавшийся от стен, надвинув шляпу на глаза, с надлежащей осторожностью направился к дому графини. Не успел он сделать несколько шагов, как встретился с хирургом Амбруазом Паре, с которым был знаком, так как тот лечил его, когда Мержи лежал раненным. Паре, вероятно, шел из особняка Шатильона, и Мержи, назвав себя, осведомился об адмирале.
— Ему лучше, — ответил хирург, — рана в хорошем состоянии, и больной крепок здоровьем. С помощью божьей он поправится. Надеюсь, что прописанное мною питье будет целительно, и он проведет ночь спокойно.
Какой-то человек из простонародья, проходя мимо них, услышал, что они говорят об адмирале. Когда он отошел достаточно далеко, так, что мог быть наглым, без боязни навлечь на себя наказание, он крикнул: «Попляшет уж скоро на виселице ваш чертов адмирал! — и бросился со всех ног бежать.
— Несчастная каналья! — произнес Мержи. — Меня берет досада, что наш великий адмирал принужден жить в городе, где столько людей относится к нему враждебно.
— К счастью, его дворец под хорошей охраной, — ответил хирург. — Когда я выходил от него, все лестницы были полны солдат, и у них даже фитили на ружьях были зажжены. Ах, господин де Мержи, здешний народ нас не любит… Но уже поздно, и мне нужно возвращаться в Лувр.
Они расстались, пожелав друг другу доброго вечера, и Мержи продолжал свою дорогу, предавшись розовым мечтам, которые скоро заставили его позабыть адмирала и ненависть католиков.
Однако он не мог не заметить необычайного движения на парижских улицах, обычно с наступлением ночи мало оживленных. То ему встречались крючники, несшие на плечах тяжести странной формы, которые он в темноте готов был принять за связки пик, то мимо него проходили молча небольшие отряды солдат, с ружьями на плече, с зажженными фитилями; кое-где стремительно открывались окна, на минуту в них показывались какие-то фигуры со свечами в руках и сейчас же исчезали.
— Эй, — крикнул он какому-то крючнику, — дяденька, куда это вы песете вооружение так поздно ночью?
— В Лувр, сударь, — для сегодняшнего ночного развлечения.
— Друг мой, — обратился Мержи к какому-то сержанту, шедшему во главе патруля, — куда это вы идете вооруженными?
— В Лувр, ваше благородие, — для сегодняшнего ночного развлечения.
— Эй, паж, разве вы не из королевского дворца? Куда же вы ведете со своими товарищами этих лошадей в боевой сбруе?
— В Лувр, ваше благородие, — для сегодняшнего ночного развлечения.
«Сегодняшнего ночного развлечения!» — повторил про себя Мержи. — Кажется, все, кроме меня, понимают, в чем дело. В конце концов, мне-то что? Король может и без меня развлекаться, мне не особенно интересно смотреть на его развлечения.
Немного далее он заметил плохо одетого человека, который останавливался перед некоторыми домами и мелом отмечал двери белым крестом.
— Дядя, вы — фурьер [58] , что ли, что отмечаете квартиры?
Незнакомец исчез, ничего не ответив.
На повороте улицы, где жила графиня, он чуть было не столкнулся с человеком, закутанным, как и он, в широкий плащ. Человек этот огибал тот же угол улицы, но в противоположном направлении. Несмотря на темноту и на то, что каждый из них старался пройти незамеченным, они тотчас же узнали друг друга.
58
Фурьер — сборщик провианта и фуража для армии,
— А, добрый вечер, господин де Бевиль, — произнес Мержи, протягивая ему руку.
Чтобы подать ему правую руку, Бевиль сделал странное движение под плащом; он переложил из правой руки в левую какой-то тяжелый предмет. Плащ немного приоткрылся.
— Привет доблестному бойцу, баловню красавиц! — воскликнул Бевиль. — Бьюсь об заклад, что мой благородный друг отправляется на счастливое свидание!
— А вы сами, сударь?.. По-видимому, мужья не очень дружелюбно на вас посматривают, так как, если не ошибаюсь, у вас на плечах кольчуга, а то, что вы несете под плащом, ужасно похоже на пистолеты.
— Нужно быть осторожным, г-н Бернар, крайне осторожным. — При этих словах он тщательно поправил свой плащ так, чтобы скрыть вооружение, которое было на нем.
— Я бесконечно сожалею, что сегодня вечером не могу предложить вам свои услуги и шпагу, чтобы охранять улицу и нести караул у дверей вашей возлюбленной. Сегодня для меня это невозможно, но при всяком другом случае благоволите располагать мною.
— Сегодня вам со мною не по пути, г-н де Мержи. — Эти немногие слова сопровождались странной улыбкой.