Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Ленин уловил это и нетерпеливо ждал удобного момента. Теперь ему осталось убедить членов ЦК, делегатов съездов, конференций, которые проходили один за другим, становились все агрессивнее и наглее, чему вождь не мог нарадоваться.
Кацнельсон, будущий Свердлов после обещания назвать его именем один из городов на Урале, вяло, но систематически стал уговаривать коллег внять советам Ленина назначить дату восстания и захвата власти как можно быстрее.
– Это клубочек, - сказал себе Ленин, узнав от Кацнельсона, что он стал агитировать.
– Стоит один раз потянуть за нитку, и он начнет разматываться.
29 сентября
14
Как ни старался Ленин переубедить членов Политбюро в необходимости немедленного захвата власти, ничего не получалось. Даже Троцкий, вчерашний враг, который приехал из Америки, привез кучу денег, не мог повлиять на членов Политбюро. Ленин его простил, пригрел, возвысил до небес, чтобы получился тандем под названием Ленин Троцкий. Троцкий настаивал на установлении диктатуры в Политбюро, но Ленин не соглашался. В то время еще не было коммунистической диктатуры, Ленин как бы вместе со своими соратниками подбирался к царскому креслу, и у него не было и не могло быть рычагов насилия как средства воздействия на своих соратников. И в этом была его неоценимая заслуга перед членами Политбюро.
Он стал подумывать о том, что его статьи не приносят ожидаемых результатов, и заволновался.
В субботу 14 октября, поздно вечером, когда Ленин рвал и метал и не пустил к себе Инессу, в окошко постучали трижды, как было условлено. Ленин тут же бросился открывать и даже стукнул лбом о верхний косяк двери: Фюрстенберг!
– Пришел все-таки. Согнулся весь, что, чемодан такой тяжелый? много там? Это солдатский сундук, я вижу для конспирации, так сказать. Молодцы немцы не подводят. Это нам на революцию. Но я намерен не кормить своих бездельников. Эти деньги пойдут на закупку оружия и на подкуп колеблющихся середняков.
Дорожный солдатский сундук, был набит новенькими десятирублевыми купюрами до самого верха. На дне лежали шведские кроны.
– Ну, все Ганецкий, можешь идти. Чаем угостить не могу, чай только что кончился, Инесса ушла ночевать к подруге. Извини уж. У тебя очень усталый вид. Возьми десятку из пачки, только не больше: пролетариат пострадает.
Ганецкий вытащил еще пять пачек, покрутил у носа вождя, расхохотался, повернулся к двери.
– Ну и жадина же ты, Вольдемар. Бывай.
Володя волочил сундук по полу, старался его поднять и унести в потайную комнату Феофановой, но не мог поднять.
– Ты что так пыхтишь?
– спросила Инесса, выходя из своей комнаты.
– Давай подсоблю.
– Не надо, здесь пули для мировой революции. Они... секретные и...и...и могут взорваться. Нам придется хозяйке дом заново строить. Ты иди, иди, ложись, я как-нибудь сам справлюсь.
Поняв, что одному не справиться, он нашел правильное революционное решение: открыл крышку ящика.
– До 12 ночи пересчитаю, - сказал он себе и стал вытаскивать пачки, складывая вокруг себя на полу. Пересчитав, он склонил лысину на банкноты, радостно вздохнул, но тут же вскочил и громко произнес:
– Психология капиталиста стукнула мне в голову, пора с этим кончать. И отец мой был не то капиталист, не то кулак и сам не знаю, кем он был. Где Мордыхай-Маркс? Положу его под подушку, крепко засну, а уже завтра в моей умной голове будет полный марксистский порядок.
Том Маркса-Мордыхая был тут же найден, Ленин трижды стукнул им себя по лысине и подпрыгнул на радостях: капитализм выпрыгнул из башки, как птичка из клетки.
– Эй, Надюха! срочно одевайся! сбегай к соседу Эйно Яхья, этому финскому еврею и тащи его сюда. Это архи важно: одна нога здесь, другая - там! Живо! кому сказано?
– Так уже половина ночи, все евреи почивают в это время.
– Стучи кулаком в дверь, Скажи: вождь мировой революции требует. Дело архи важное.
Надя замотала голову в большой шерстяной платок, надела ботфорты мужа, а юбку забыла. Пройдя квартал, у самого перекрестка стояли два мужика сомнительной наружности, всматриваясь в движущееся чучело.
– Бежим, Сеня! Это ведьма. Вон у нее коса за плечами, срубит нас, аки траву.
Надя улыбнулась, осмелела, прибавила шагу, стала вспоминать первый куплет партийного гимна "Вставай проклятьем заклейменный", уже открыла рот, как тут высветился номер дома, в котором жил великий Яхья.
Он вышел на площадку дома, широко раскрыл руки, не успев застегнуть халат. Надя заметила болтающийся отросток и сплюнула.
– Что так поздно, Надежда Константиновна, ну заходите, гостьей будете, самовар еще кипит. Я не сплю, как видите. У нас была договоренность с Ильичом, не стопроцентная, правда. Он должен получить посылку, а эту посылку мне надо забрать. Раздать завтра же нашим солдатам, нашим революционным полкам.
– Я...я по этому самому поводу, у него дома сундук, огромный такой и тяжелый, он пытается таскать его туда-сюда, пыхтит, пот с него текет, рубашка вся мокрая, не отстирать. Я увидела, ахнула и побежала. Срочно одевайтесь. Если не утащите, я помогу.
– Да я, практически готов, мне только тапки надо сменить.
– Не надо, какие там тапки, - сказала Надя в ужасе, - революция ждать не может, идем! Революция и без тапок обойдется.
Они тут же покинули Певческий переулок, где жил Эйно Яхья.
Пять минут спустя они уже были на квартире Ленина.
– Архи возмутительно! Архи возмутительно, - повторял Ильич одну и ту же фразу.
– Что случилось, Эйхуя, Эйхуя?
– спросил Эйно, назвав самую секретную кличку Ленина.
– Да вот только что с заседания Центрального комитета, сегодня 10 октября, а переворот должен был состояться уже 7-го. Они просто ослы. Проморгать власть! Да ее возьмут другие, корниловцы, например. И вот, Эйно, тут сундук с деньгами. Рабочие Москвы собрали по рублику, по два, обменяли в банке на упакованные десятки и прислали...поездом на содержание пролетарской армии. Забери этот сундук и как только рассветет, раздай пролетариату в погонах. А мне еще принесут.
– Но Эйхуя, дорогой, время такое, сам знаешь: я чичас выйду с этим сундуком, а меня в переулке поймают наши пролетарии и захотят посмотреть, что я несу в три погибели. Я...я не могу так. Давай подежурим оба, а как только рассветет, вдвоем и потащим этот дорогой сундук.
– Нет и еще раз нет. Я подниму Инессу, с нами пойдет и Надя, возьмем тележку, сделаем муляж больного ребенка и вчетвером потащим к тебе на квартиру, - сказал Ленин и захлопал в ладоши.
Тут же выскочили обе женщины, встали каждая у своего порога, выкатив глаза, и ждали команды.