Варфоломеевские ночи
Шрифт:
Репрессии на занятых территориях приняли такой размах и жестокость, что сами некоторые большевики содрогались. Конечно же это были гопники -звери в человеческом облике. К ним примыкали уголовники, выпущенные Лениным из тюрем за убийства и изнасилование малолетних. Сюда можно отнести и всех евреев из западных стран, в задачу которых было поголовное уничтожение русских. Ленин практически ежедневно получал сведения о казнях невинных, и радости не было конца. В ответ он звонил Бронштейну и от души благодарил его за любое введение нового метода казни. Люди даже не могли предположить, что творящийся кошмар благословлен и выпестован самим центральным правительством и его вождем Лениным.
Красная
Дети на местах боев выковыривали из стен и земли пули с картечью. Стаканы снарядов для картечи вытачивались из дуба. Для имитации пулеметной стрельбы делали специальные трещотки.
Рано или поздно восстания были обречены на гибель. И когда восставшие трезво оценивали обстановку, они обратились к белым. Так делегация на лодках пробралась через расположение большевиков в Новочеркасск с мольбой о помощи. Казаки просили прислать оружия, табаку, спичек. Единственное, чем пока могли им помочь Донская и Добровольческая армии, - это мешать красным снимать с фронта войска. Вооруженным войскам и самим приходилось самим приходилось туго. Пали Одесса и Крым, огромные силы большевиков навалились на фланги, глубоко прорываясь от Царицына и Донбасса, большевистская любовь к народу угрожая самому существованию белогвардейского Юга.
Восставших сжигали заживо, расстреливали, отравляли боевыми химическими веществами, высылали в Сибирь на вымирание в основном мирное, гражданское население: стариков, женщин и детей.
36
Услышав о том, что казаки Дона, что-то там замышляют, что высказываются против и даже, что-то такое там организуют, он, как и положено, пришел в бешенство и вызвал того же Бронштейна и Янкеля Кацнельсона, будущего Свердлова, чьим именем уже назван город на Урале.
Всегда, когда Ленин приходил в бешенство и у него, как у бешеной собаки, начинала течь слюна, к нему заходили, словно чуяли, его самые преданные два головореза - Бронштейн - Троцкий и Янкель Кацнельсон. Они обычно садились в кресла, не ожидая приглашения.
– Лейба! Мы можем погибнуть! На Дону образовалась такая банда, такие мощные силы ...во главе с...с Корниловым, царским генералом и Калединым. Тоже генералом. Янкель ты слышишь, или ты глухой. Никакой реакции, Янкель. Не будет никакого города, что носит твое имя.
– Ильиц, Ильиц, я весь дрожу и наполняюсь ненавистью к мировой буржуазии и всему Дону. Дай мне только полномоция, и я всех вырежу на чертова мать, ты слысис, Ильиц?
Он тут же прослезился и уже готов был пасть на колени, но Бронштейн ухватил его за ухо и приказал оставаться на месте.
– Да, я в курсе. И у меня уже есть план. Пусть Янкель остается у меня политруком, а ты, Володя, выдели десять дивизий с артиллерийскими пушками, сотни три пулеметов и...неограниченные полномочия. Несколько месяцев и бесхвостые обезьяны Дона исчезнут с лица земли.
– А дети, а старики?
– не унимался "демократ" Янкель.
– Янкель, ты страдаешь отсутствием политической воли, - сказал Ленин, щуря левый глаз и сверля бедного, дрожащего еврея, скрючившегося в кресле.
– Дети вырастут и начнут нам мстить, как можно оставлять детей живыми, если их родителей убивают. Что касается стариков, то тут на ваше усмотрение, хотя они достойны наказания. Кто вырастил и воспитал врагов революции - они, так ведь? так. И пусть получают по полной. Пусть умрут достойно за дело мировой революции. А ты их жалеешь, слюнтяй.
– Я не жалею, дай мне полномоция, я их буду цетвертовать, а потом отрубать головы. Фитографии тебе буду присылать. Только полномоция, Ильиц.
Янкель был грамотным евреем, говорил хорошо по-русски, но когда волновался или злился, искажал слова, как любой паршивый жид.
– Да, да по полной, всем, всех бесхвостых обезьян надо по полной. Всем устроить Карфаген. Но к трагедии казачества мы еще вернемся.
Красный комиссар Южного фронта Колегаев - Брунжучис требовал от подчиненных частей массового истребления казачества.
Командующий 8 армии Якир писал в приказе:
"Ни от одного из комиссаров дивизии не было получено сведений о количестве расстрелянных белогвардейцев, полное уничтожение которых является единственной гарантией наших завоеваний".
Первая волна казачьего геноцида покатилась со вступлением на Дон красных войск. Реквизировали лошадей, продовольствие, кое-кого, походя, пускали "в расход". Убивали офицеров. Иногда просто хулиганили - так, в великолепном Вешенском соборе устроили публичное венчание 80-летнего священника с кобылой. Потом сняли с него одежду, затянули веревкой мошонку и привязали к хвосту кобылы.
Но это было лишь начало, цветочки, лишь преддверие настоящего ужаса. Далее следовало полное раскулачивание или полное истребление крестьян независимо от социального положения. Многие волости переименовывались в хутора, в села. Часть донских земель вычленялась в состав Воронежской и Саратовской губерний, подлежала заселению крестьянским пролетариатом. Во главе станиц ставили комиссаров, часто из немецких или еврейских "интернационалистов". Населенные пункты обкладывались денежной контрибуцией, распределяемой по дворам. За неуплату - расстрел. В трехдневный срок объявлялась сдача оружия, в том числе дедовских шашек и кинжалов. За не сдачу - расстрел.
Казаков начали грести под мобилизацию. Разошедшихся по домам из желания помириться, их, уже не спрашивая никаких желаний, гнали за Урал.
А кроме всего этого, начались систематические массовые расправы. Чтобы читатель не воспринял красный террор как исключительное свойство ЧК, отметим - на Дону свирепствовали в основном трибуналы, доказав, что в кровожадности они нисколько не уступают конкурентам.
На Дону кроме трибуналов убийц хватало. Соревновались с ними в зверствах все местные эшелоны советской и партийной власти, особые отделы, наполненные чекистами в основном еврейской национальности. Расстреливали офицеров, попов, атаманов, жандармов, простых казаков, всех, кто якобы выступал против советской власти. Мужское население от 19 до 52 лет секли шашками по ночам. Расстреливали семьи ушедших с белыми. Раз ушел, значит, "активный", значит враг мировой революции. По хуторам разъезжали трибуналы, производя "выездные заседания" с немедленными расстрелами. Рыскали карательные отряды, отбирая скот и продовольствие. Казнили при помощи пулеметов - разве управишься винтовками при таком размахе? Кое-где начали освобождать землю для крестьян-переселенцев из центральных губерний. Казаки подлежали выселению в зимнюю степь. Или, на выбор, под пулеметы.
Михаил Шолохов в романе "Тихий Дон", считавшийся гордостью советской литературы, после первых двух частей, написанных не им, пошел нести всякую чушь по поводу большевистского геноцида казачества. В романе даже такого слова нет. Красные комиссары в его романе эдакие, почти добродушные паиньки, воевали только с явными врагами, косили только тех, кто был на передовой, а местное население не трогали. Вся жестокость и непримиримость вместилась только в Митьке Коршунове, который грозил Мелехову родному брату жены, но эти угрозы не помешали Григорию вернуться домой, когда его казачий полк был полностью разгромлен. Такого и во сне не могло присниться любому обитателю Дона. И это Шолохов, величина. Шолохов нарисовал скрытую картину большевистского террора на Дону. А что говорить о других писаках, которые со школьной скамьи лизали анус кровавому божку, на чьей бессовестной совести миллионы жертв.