Вариации на тему
Шрифт:
СИМФОНИЯ
Наконец дирижер перестает вилять фалдами фрака и поднимает палочку.
Скрипки тихо заводят старую сказку о Нибелунгах. Их голоса то крепнут, то совсем замирают, то превращаются в жалобное рыдание. Это плачет юная красавица из племени Нибелунгов.
Подпираю голову ладонью, закрываю глаза. Как приятно отвлечься от прозаической повседневности, перенестись в сказочный мир видений…
А скрипки все плачут, жалуются…
Когда выходила из дому, расплакался ребенок. Интересно, успокоился ли? Перепеленали? До конца ли скушал рисовую кашку?
Ох, не слишком ли часто пичкаем мы
Ах да, симфония.
Встряхиваю головой. Долой, долой домашние заботы! Надо устремиться ввысь. Еще выше… Еще! Туда, где сверкает башня замка Нибелунгов.
Господи, какая передо мной сверкающая лысина! Ни единого волоска. Интересно, почему мужчины лысеют, а женщины нет? Как хорошо! Зато столько забот с этой прической! Вчера не попала к парикмахеру. Сегодня снова не попала. Значит, придется тащиться завтра. Но ведь завтра надо на рынок. Кто же сходит, если не я? Только принесешь домой полные сумки — и опять изволь тащиться на рынок. Конца-краю нет! А что я куплю завтра?
Телятину. Укроп. Укроп обязательно — источник витаминов. По крайней мере, так утверждают в статье «Больше витаминов!». И картошку. Ох, надорвусь! Что еще? Кочан простой и кочан цветной капусты. Что лучше сварить: щи или борщ? Сварю щавель. «Почем щавель?» — «Гривенник кучка». — «Что вы, такой вялый! За пятачок возьму». — «Нет». — «Нет?» — «Нет». — «Ну и подавись ты своим щавелем! Что-нибудь другое сварю».
Бим, блюм, блям…
Арфа! Божественный инструмент. Какой ласкающий, неземной звук. Как вдохновенны профили моих соседей! Одна я словно белая ворона! Где мои видения? Где мои вершины? Башни?
Блям…
А где мой номерок? Взяла ли я на вешалке номерок? Постой, как там было?.. Спокойнее, спокойнее. Постарайся вспомнить каждый свой шаг по порядку. Значит, так: гардеробщица взяла пальто. Ты пробилась к зеркалу. Спрятавшись за колонной, поправляла шов на чулке. В туалете поправила прическу…
Не взяла! Лихорадочно открываю сумочку, роюсь. Блям. Это падает ключ. Лысина вздрагивает, профили морщатся. Рокочет барабан… Наступаю ногой на ключ и невинно опускаю глаза.
Оказывается, партия арфы давно закончилась. Теперь гремят литавры, звякают тарелки (не забыть бы купить три десертных тарелочки!), поют трубы. Озорной марш. Марш для тех, кому везет, кто не теряет номерков.
А мне почему-то во всем и всегда не везет. Ключ — черт с ним. Но ворчание начальника отдела по утрам… «Вы, товарищ начальник, у других соломинку видите, а у себя — и бревна не замечаете! Говорю это вам в глаза! (Я не я буду, если завтра же не скажу этого!) Не шепчусь по углам, подобно вашим подхалимам!» — «Как вы говорите с начальством, товарищ Жилинскайте? Что за тон? Как вы смеете клеветать на своих товарищей?» — «Товарищ начальник (я держусь спокойно, как айсберг, а начальник дергается, словно блоха), рыбка тухнет откуда?» — «Вот что, товарищ Жилинскайте, другие получают вдвое меньшую зарплату, а работают вдвое больше! Выбирайте: по своему желанию или…» — «Только по своему! Мне такая аракчеевщина…»
Бум! Бум! Бум!
Дирижер раскланивается, в зале овация. Аплодирует лысина, хлопают профили. И я бью ладонью о ладонь. Хлопаем долго. Когда аплодисменты стихают, слышится еще несколько хлопков. Моих.
Наконец я в раздевалке. Вынимаю из кармана номерок. Подходит знакомая.
— Ну как? — спрашивает.
— Виртуозно, —
— Да, — с уважением глядя на меня, соглашается она, — четвертая флейта действительно…
ЧЕТКИЕ ОРИЕНТИРЫ
Недавно любители поэзии получили хороший подарок: вышел из печати новый сборник стихов поэта Юргиса Бубенчикаса «Увядшие бутоны». Чтобы как можно глубже и детальнее проанализировать книгу, помочь читателям разобраться в ее художественных достоинствах и дать автору четкие ориентиры на будущее, редакция публикует два мнения известных критиков о вышеупомянутом сборнике.
Ни в названии сборника «Увядшие бутоны», ни в самом сборнике не следует искать сложного отношения поэта к окружающей действительности. Впрочем, автор и не ставит перед собой такой задачи. Он, как певчая птичка, жаждет лишь воспеть то, что молодо, что растет, распускается, и вместе с тем погрустить о том, что вянет, стареет и никогда уже заново не расцветет… Лирический герой поэта с открытым сердцем принимает нынешний день, радуется тому, что «цветок наконец распустил лепестки», и горюет, что «ветер срывает последний листок». Это традиционная, испытанная дорога нашей поэзии: наивными глазами дитяти природы взирать на окружающий мир и воспевать его — звонко, незатейливо, не оперируя хитрыми формами и не закручивая в путаный клубок нить мысли. Быть может, взыскательный читатель и не найдет в «Увядших бутонах» изобретательного ритмического рисунка или острых философских коллизий, зато сколько непосредственности, добротной, подлинной, невыдуманной непосредственности и незатейливой простоты, по которой все мы так истосковались, обнаружит он в строках поэта:
Страдает птичка: почему Увяли вдруг бутоны? С утра до ночи стоны — Зачем? За что? К чему?Уже само название сборника «Увядшие бутоны» символизирует внутреннюю противоречивость, нерешенные коллизии, а одновременно свидетельствует о том, что поэт настойчиво вторгается в самую суть несовместимых явлений, ища ответы на вечные «почему». Он повсюду усматривает подземный, глубинный пласт явления, ему мало лишь констатировать и воспевать. Утверждая, что «цветок наконец распустил лепестки», он как бы говорит, что человечество переживает еще одно воскрешение, а изображая, как «ветер срывает последний листок», он напоминает нам ту печальную истину, что каждому человеку предстоит неизбежное прощание с бытием…
Поэт не идет по пути «песенной ритмики». Его спокойная, на первый взгляд, строка таит в себе чувственно-импульсивную вибрацию, а художественный образ чреват противопоставлением контрастов. Читатель, привыкший к прямолинейному способу выражения мысли, возможно, не сразу сориентируется в подземных, артезианских течениях, бурлящих в строках поэта. Но пусть он не поленится перечитать «Увядшие бутоны» второй, третий, четвертый раз — и перед его потрясенным взором раскроются многослойные философские перипетии, внутренняя конфронтация мысли, язык ассоциаций: