Вариант 19
Шрифт:
…- Отвыкла я от седла, спина болит, — пробормотал Катя, привязывая повод к задку и запрыгивая на бричку. Прот подвинулся, и предводительница с облегчением вытянула длинные ноги в когда-то красных, а ныне буро-серых сапогах. Гнедой, фыркая с таким же облегчением, потрусил следом за бричкой. Двигались целый день, в основном по узким лесным дорогам. Лишь в полдень пришлось отсиживаться в зарослях у реки, пережидая, пока по шляху проползут медлительные возы. Секретов из плана каомпании Екатерина Георгиевна не делала: уйти подальше от Бабайских хуторов, сёла обходить, на глаза никому не попадаться. Цель —
— Екатерина Георгиевна, может, этот писклявый уже и не там, — сказал Пашка. — Может, он на хуторах отлеживается. Он же бандит, ему в больницу не с руки. В Мерефе, должно быть, сейчас белые. Они, ясное дело, всё одно гады, но друг друга не шибко любят. Не, не сунется он в больницу.
— По-моему, наш Писклявый и с теми, и с другими договорится, — сказала Катя. — Кстати, ты, Павлуша, базар фильтруй, господин прапорщик на "гадов" может оскорбиться и про "советы" какую-нибудь гнусность ляпнуть. Заведетесь. А бить мне вас сейчас лень, спина у меня ноет. И остальные части тела тоже побаливают.
Герман покосился на предводительницу с иронией. Ноет у нее, как же. Совершенно непробиваемая особа. Амазонка. Наверняка из тех, кто революцию с полуслова поддержал. Лавры Софьи Перовской этим современным барышням покоя не давали. Наслаждайтесь теперь, господа народники.
— Что молчите, господин прапор? — поинтересовалась Катя. — Вы горизонт обозревайте повнимательнее, но ведь и собственную точку зрения высказать вам никто не препятствует. Если она, точка зрения, не идет в разрез с генеральной линией нашей партийно-цирковой труппы.
— Не идет, — сухо сказал Герман. — Против Мерефы я ни малейших возражений не имею. Но там, уж боюсь вас расстроить, наши пути разойдутся. Мы с Протом отправимся поездом на Лозовую. Ну, а ваша дорога, полагаю, лежит в иные края. Я дал слово доставить ребенка на место и попытаюсь выполнить свое обещание.
— Да мы не слишком разлуке огорчимся, — заверила Катя. — Долг, он превыше всего. Валяйте, прапорщик. Не знаю, правда, как Прот ныне к путешествию в Лозовую отнесется. У мальчика, вроде бы, свои планы имелись.
— Что значит, "свои планы"? — еще суше сказал Герман. — Сейчас не время для детских капризов.
— Вы, Герман Олегович, не сердитесь, — тихо сказал Прот. — Я понимаю, что вы обязаны меня доставить по назначению. Я же не возражаю. Только мне кажется, до Лозовой мы с вами не доберемся.
— Это отчего же? — Герман постарался, чтобы голос звучал как можно увереннее. — До Лозовой не так уж далеко. Обратимся к начальнику станции. Предписание у меня сохранилось.
— Да вы вперед не забегайте, — сказал Пашка, подбадривая утомившихся лошадей. — Мы за день разве что на пару верст к Мерефе приблизились. Все овраги, да буераки. Що днем, что ночью, никакого ходу нету. Разъездов-то — будто фронт рядом. Может, мы чего не знаем, а, Екатерина Георгиевна?
— Мне тоже не нравится, — пробурчала предводительница, без стеснения задирая ноги на невысокую спинку козлов. — Весьма перенасыщенная войсками местность.
Герман подавил желание отпихнуть пыльные носы сапог от своего кителя. Ладно, пусть сидит, о приличиях наша Екатерина Георгиевна не имеет ни малейшего понятия, сие с первого взгляда
— Екатерина Георгиевна, надо бы лошадям дать передохнуть, — нерешительно сказал Пашка. — Да и нам бы дух перевести. Перекурим, и по холодку двинем. В темноте, оно даже надежнее будет.
— Угу, прошлой ночью ой как далеко мы продвинулись, — пробурчала Катя. — Ладно, к опушке выйдем, дабы нормальный обзор иметь, и остановимся. Но ночью обязательно нужно нам через старый Муравельский шлях перебраться. Может, по ту сторону поспокойнее будет.
Смазанные колеса по мягкой лесной дороге катили ровно. В прохладной тени тянуло в дрему. Герман старался бодриться, слушал "сип-сип-сип" пения крошечного лесного конька-щеврицы. Сзади командирша тихо беседовала с Протом о железной дороге. Оказывается, мальчик по ветке на Лозовую уже путешествовал и, кажется, не один раз.
— О, светлеет, — сказал Пашка. — Кажется, опушка впереди.
— Попридержи, — приказала Катя, но было уже поздно, — бричка выкатилась на поляну.
Должно быть, кавалерийский разъезд отдыхал в тени, теперь солдаты как раз садились в седла, и не слышали подъезжающей брички.
— Стой! — зашипела Катя.
Пашка натянул вожжи.
"Дроздовцы", — с огромным облегчением подумал Герман. Когда схватил карабин и сам не заметил, — надо же так озвереть за последние дни.
— Стоять! Руки вверх! Оружие бросить! — поручик на заплясавшем вороном коне выхватил наган, прицелился в лицо помертвевшему Пашке.
— Спокойнее, господин поручик, — сказал Герман, демонстративно отставляя карабин. — Мы против славного Дроздовского полка ничего не имеем.
— Кто такие? Руки вверх, я сказал! — поручик явно нервничал. Еще бы — прохлопали бричку, чуть на голову гости не заехали.
— Прапорщик Земляков. Второй Офицерский полк, — Герман поправил неприлично помятую, еще три дня назад бывшую новенькой, фуражку с приметным малиновым верхом и белым околышем.
— Я вас не знаю, господин прапорщик. Или все же "товарищ"? — зрачок нагана теперь покачивался, целя в грудь Герману. — Отвечать живо!
Герман подумал, что у поручика излишне горячая лошадь. Да и сам поручик слишком нервен. Но отвечать нужно спокойно.
— Я на днях зачислен в полк. Сейчас в отпуске по ранению. Извольте убедиться, — Герман медленно расстегнул карман, извлек предписание и очки. — Господин поручик, я понимаю, что едва ли вам знакома моя физиономия. Я и его превосходительству еще не был представлен. Вполне понимаю ваше недоверие, но револьвер все-таки отведите. Нас и так совсем недавно пытались подстрелить.