Вариант "Ангола"
Шрифт:
Конечно, эти опасности на нашем переходе особо не сказались. Идти в любом случае нужно было в надводном положении, ибо в подводном скорость ничтожная, и аккумуляторных батарей хватает на 60 часов – всего на 150 миль. Сигнальщики смотрели в оба. На мостике постоянно находилось не менее трех человек с биноклями. Уже два раза объявляли тревогу, но оба раза оказывалось, что она ложная. Сначала увидали перископ, но не успели сыграть тревогу – "перископ" взлетел, оказавшись чайкой. Второй раз вдалеке по правому борту увидали след торпеды, а на самом деле оказалось – кит.
Гусаров решил воспользоваться этой нервозной обстановкой. Договорились, что в 11.00 11 октября на мостике "Л-15" останутся
Но просто "утонуть" было мало. Вода очень хорошо проводит звуки, так что близкий взрыв слышит вся команда лодки через ее тонкие металлические стенки. Поэтому наши умельцы – торпедисты и минеры – соорудили из двух снарядов часовую мину в деревянном ящике. Данилов, как самый сильный, должен был выбросить ее подальше за борт, где она взорвется, дав сигнал нам на погружение. Конечно, сила взрыва будет маленькой, но кто станет разбираться в тонкостях?
Команде о настоящих планах объявили на следующий день после выхода из Датч-Харбора. Я не бог весть какой психолог, но особого потрясения на лицах матросов не видел. Страха тоже, даже скорее интерес. Мне, кстати, пришлось выступить с краткой речью, потому как Вершинин, обычно такой словоохотливый, вдруг смешался и стал мямлить. Говорят, получилось у меня довольно внушительно – вот только беда в том, что я на самом деле никакой уверенности не чувствовал.
Рано утром одиннадцатого все были на нервах. Во-первых, давно уже не погружались, так что проводили проверку – как задраены палубные люки, убрано ли лишнее с мостика. Без пяти одиннадцать Данилов, по-молодецки ухнув, выбросил "бомбу" в море метров на пятнадцать по левому борту. "Л-15" должна была держаться правее, чтобы взрыв случился от нее подальше. Все, кроме командира, ринулись вниз по лестнице, хотя тревогу не играли.
Внутри люди напряженно ждали сигналов на своих постах. Горизонтальщики на рулях, трюмные на штурвалах управления балластными цистернами. Казалось, в полутемном помещении центрального поста от сгустившегося напряжения начнут проскакивать искры. Наконец, наверху, в боевой рубке послышался грохот – туда спускался с мостика Гусаров.
– Срочное погружение! – закричал вахтенный лейтенант Касай. И началось. Мы с Вершининым скромно притулились в углу, наблюдая, как спускается, капая стекающей с дождевика водой, Гусаров. Матросы колдовали с рулями, за бортом бурлила вода, врывающаяся в цистерну срочного погружения. Потом лодка накренилась на нос и пошла в глубину.
– Тимошенко, давай радио! – крикнул командир. Радист глухо ответил "есть". Он должен был передать обрывающуюся радиограмму: "Погибаем от…".
Как-то незаметно оборвался рев дизелей. Их воздухозаборники закрылись автоматическими клапанами, чтобы вода не прошла внутрь лодки. С помощью специальных муфт, называющихся "Бамаг", на валы включали гребные электродвигатели – только пользоваться ими мы пока не собирались.
– Пять метров, – доложил трюмный, главстаршина Левушкин. Потом, через некоторое время, добавил:
– Десять. Пятнадцать.
– Так держать, – тихо приказал Гусаров. Лодку выровняли. – Тихо по отсекам!
Стало так тихо, что слышно было, как люди дышат. На самом деле, когда гибнет корабль, тихо не бывает – вода с ревом врывается во внутренние помещения, ломает переборки и корпус. Этого мы сымитировать, конечно, не могли – понадеялись, что достаточно будет шума воды, проходящей в цистерны, а потом акустику "Л-15" поможет испуг и фантазия.
– Вот мы и утонули, – пробормотал кто-то.
– Дай бог, в последний раз! – отозвался другой.
Гусаров поднял руку, призывая к тишине. Крадучись, он переступил через комингс, направляясь в коридор за центральным постом, к выгородке радистов и акустиков.
– Шумы винтов. Добавили оборотов, проходят мимо по правому борту на большой скорости, – доложил Родин, командир отделения. – Также взрывы слышны – видимо, ведут огонь из пушки.
– Нашу бомбу слыхали?
– Так точно. Слабовато вышло.
– Что поделаешь, – Гусаров прислонился к стенке. За его спиной, затаив дыхание, теснились мы – комиссар, я, Сашка и инженер Глушко. Остальным по должности не положено было толпиться.
– Все, удаляются, – прошептал Леонов. Он сидел в наушниках и слушал шумы, поэтому шепот у него вышел довольно громким.
– Прощайте, товарищи! – проникновенно сказал Смышляков.
– Ты чего! – ткнул его в бок Глушко. – Какое, к черту, "прощайте" – до свидания!
– Да, Иван, что это ты такое говоришь, – пробормотал Гусаров, отрываясь от стенки. – Ну, товарищи, можно сказать, что первый этап нашего путешествия закончен. Он был не самым трудным… наверное, даже самым легким. Впереди путь длиной в десять тысяч миль, потом столь же долгое возвращение. Наберемся сил и сделаем все, что от нас требует страна и партия.
– Верно сказано! – похвалил комиссар. – Только никто не слышал, потому что ты шептал. Надо собрание собрать и повторить.
– Вон, пусть Вейхштейн говорит, – отмахнулся командир. – У него же талант, все признали.
После собственной "гибели" мы выждали для верности около получаса. Акустик внимательно слушал, как шум винтов "Л-15" удаляется и исчезает на юго-востоке. Как сказал Смышляков (снова он! Разъясняет все направо и налево – одно слово, комиссар), максимальная дальность шумопеленгования у нашего прибора "Марс" составляла 30 кабельтовых, или почти пять километров. Это двадцать минут хода полной скоростью для "Ленинца".
– Можно было, конечно, сразу начинать двигаться, – продолжил объяснения для нас с Вершининым комиссар. – Дело в том, что при собственном ходе более трех-четырех узлов лодка уже ничего не услышит, то есть нас комаровцы обнаружить не смогли бы. Это Федорыч так, подстраховался.
Гусаров страховался и дальше: сначала дал малый ход электродвигателями, подвсплыл на несколько метров под перископ, оглядел горизонт, и только потом приказал дать полный вперед. За счет мощных двигателей и обтекаемой формы корпуса подлодка могла дать под водой целых девять узлов, то есть больше, чем мы шли над водой на экономическом ходу – вот только заряда при этом хватало на полтора часа. Впрочем, командир не собирался гонять корабль на таком режиме. Попробовал и убавил до среднего, шестиузлового. Так мы шли еще два часа, иногда осматривая горизонт через перископ. На третий раз Гусаров подозвал нас и дал по очереди поглядеть в окуляры мне и Сашке. Вершинин даже немного обалдел от такого проявления дружелюбия, ведь раньше командирским вниманием ни он, ни я не были избалованы. Я-то был готов, и внутренне ликовал, приветствуя новое проявление своей победы над враждебностью Гусарова. Ну а перископ… Забавно, конечно, глядеть, но как они там успевают что-то заметить? Волны мечутся, капли текут, картинка расплывается. Хотя, если море поспокойней, вероятно, и глядеть удобнее. Но тогда и врагу перископ легче обнаружить.