Вариант «Бис». Дилогия
Шрифт:
– Шестидесятимиллиметровки, – крикнул разведчик на ходу: то ли Алексею, то ли, скорее, кому-то другому, поскольку для него это не имело никакого значения. – Дальше двухкилометров они не бьют, значит…
Он кричал что-то еще, но уже совсем чужое, и Алексей окончательно перестал понимать слова странного военинженера. Несколько позже, где-то через минуту, до него дошло, что тот кричит по-корейски, и это его здорово успокоило. Он, похоже, оставался единственным среди всех, кто не знал чужого языка, но теперь жалеть о таком было не просто поздно, но уже и бессмысленно. Раньше надо было думать – хотя куда там…
Второй раз их нагнали на подходе к какому-то оврагу, сверху донизу заваленному нарубленными в виде длинных жердей тонкими стволами деревьев. На засеке опять не было ни одного человека, что Алексей воспринял уже совершенно равнодушно. Еще более спокойно он отметил, что и Петров, и шатающийся корейский старший капитан явно испугались. Или не испугались, а… Что-то в этом роде. Подбирать слова ему было неудобно, поэтому Алексей остановился на этом. В несколько пар рук все начали срывать колючую проволоку, закрывающую проход, и как раз в этот момент их достали огнем. Пули с глухим стуком ложились вокруг, пели и выли на однообразные голоса. Молодой парень-азиат, который был, кажется, десантником с самоходки Бориса, вдруг покачнулся и упал, не издав ни единого звука, кроме стука падающего тела. Стрельба позади была уже настолько громкой, что и это осталось почти неслышным.
– Муса! – скомандовал разведчик. Одного слова хватило, татарин коротким движением перевернул убитого, снял с него винтовку и подсумок и в несколько прыжков взбежал на какой-то микроскопический холмик в десятке метров. Оттуда, наверное, был лучший обзор, и вскоре с вершины послышались редкие, раздельные выстрелы. «Паршиво», – сказал про себя Петров, когда проволоку, раздирая руки, развели в разные стороны. Слова были тихие, но Алексей услышал – он был рядом.
– Здесь должен был находиться хотя бы взвод, – объяснил «сапер» на его такое же негромкое «Что?». – Их за нами не так много, отбились бы, может… Паршиво…
Один за другим люди начали протискиваться в проход. За какие-то секунды обмундирование, а за ним и кожа, были исполосованы в клочья торчащими с разных сторон обрывками, но Алексей пытался разве что прикрыть раненую руку и не вскрикнул, даже когда ему располосовало колючкой подбородок.
– Ибрагимов! Муса!
Винтовка молчала, и отходивший последним Борис круто развернулся. Алексей рванулся было за ним, но тот уже выскочил обратно, а сам он запутался и буквально зарычал от злобы, понимая, что не успевает. С трудом выставив перед собой автомат и закрываясь им, как щитом, он все же двинулся за майором. Весь завал был не шире трех–четырех метров, но все это заняло столько времени, что Борис уже вернулся. Увидев, что тот тащит второй автомат, Алексей сразу понял все: для этого ему даже не понадобилось глядеть на помертвевшее лицо самоходчика. Они не обменялись ни единым словом, для этого уже не было времени – не сдерживаемые уже ничем враги должны были покрыть разделяющее их расстояние за минуты. Потом в образованной сложным переплетением составляющих завал жердей нише они увидели старшего капитана Ю, тоже двигающегося навстречу. Оба разведчика обменялись короткими взглядами, и, похоже, вполне друг друга поняли. Кореец принял переданный ему «ППШ», зацепил скобой за пояс полный магазин и улыбнулся Алексею одними глазами, спокойными и ледяными. Тот даже не нашелся, что сказать, потому что ни одно из знакомых ему корейских слов вроде бы не подходило, но потом вспомнил: «Гамса…хамнида…» [291] .
291
Спасибо (корейск.).
Они выдрались наружу – там их уже ждали, помогли вскарабкаться по крутому склону – под конец уже совсем за руки.
– Ибрагимов? – коротко спросил Петров. Борис отрицательно покачал головой и только увидев взгляд Алексея добавил:
– Наповал. Точно в глаз, одной пулей. Он и не почувствовал…
– Муса спас нам с Лешкой жизнь в сорок четвертом, – добавил он, когда услышал морской загиб, которым Алексей попытался выразить себя, облегчить свою боль. Они снова уже бежали. – Да и потом пару раз тоже. Я расплатился как мог, но… Мы через такие… прошли… Мирное время, мать его… Господи, как же хочется мира…
За засекой снова оказалась пустота, хотя дважды на первой же сотне метров они наткнулись на убитых. Во второй раз это точно была работа авиации, потому что из глубокой, полуметровой выбоины между разбитыми остовами двух догорающих на узкой рокаде грузовиков и разбросанными вокруг них телами торчало оперение неразорвавшейся авиационной ракеты калибром в пять дюймов – наверное, такой же, как и те, что прикончили «Кёнсан-Намдо». Будь Алексею полегче, он наверняка обратил бы большее внимание на то, что происходит вокруг, но сейчас он был слишком сконцентрирован на собственных усилиях и на тех звуках боя, которые доносились сзади, чтобы размышлять о том, почему за передовой полосой не оказалось резервов, техники, занятых рубежей второго эшелона: всего того, что является нормой позиционной войны. Правильным ответом было бы то, что от передовых позиций они не ушли еще и на полтора километра, если считать по прямой, но в это Алексей точно бы не поверил. Бегущий уже из последних сил, он был твердо уверен, что со всеми остановками они продвинулись как минимум километров на пять–шесть, а то и больше.
Минута, потом еще одна минута такого же задыхающегося бега, и стрельба позади оборвалась, после целой серии глухих, узнаваемых хлопков.
– Всё с Ю,– мертвым, сорванным голосом произнес разведчик. – Забросали гранатами. Вечная… память… Настоящий был мужик…
Они наткнулись еще на один след войны: разбитые полузасыпанные капониры и пара разодранных палаток с красными крестами – скорее всего БМП, батальонный медицинский пункт, потому что медперсонала для полкового было маловато. Здесь по крайней мере нашлись живые. Задержавшись лишь для того, чтобы стащить стонущих людей в один и тот же капонир, поцелее других, и накинув на одного из раненых медицинскую сумку, Петров повел группу дальше.
Бегом их передвижение можно было назвать уже разве что условно – скорее это было ковыляние, но оставить позади хотя бы кого-то из собственных раненых или прикрытие было невозможно. Присутствие развернутого и изготовленного к приему раненых батальоного медпункта указывало на то, что они находятся уже вплотную к своим, а рисковать ввязаться в безнадежный огневой бой с превосходящими силами врага, у которого вдобавок имелась по крайней мере пара носимых легких минометов, означало прямое самоубийство. Наверняка фронтовые части еще держались, потому что на серьезное наступление лисынмановцев и наемников ООН это похоже не было: скорее всего, просто вырвалась вперед в попытке вбить клин во вражескую оборону усиленная боевая группа пехоты. И это, наверное, были все же не американцы, а южнокорейцы – так сказал Петров, разглядевший у кого-то из бегущих ярко-черную каску. Да и вообще, будь это в самом деле подготовленное наступление, у противника имелась бы такая поддержка авиации, дальнобойной артиллерии и танков, что неба не было бы видно из-за дыма и огня…
Но именно в момент, когда они взбегали на очередной холмик и когда эта мысль сформировалась в голове капитан-лейтенанта Вдового впервые за все прошедшее с проклятого пляжа время, именно тогда их и накрыло.
Алексею показалось, будто время замедлилось до такой степени, что он сумел увидеть разлетающиеся осколки. На самом деле его сбило с ног, перевернуло, протащило по земле, и мелькающие пятна перед глазами не имели никакого реального происхождения: это была просто выведенная сознанием на сетчатку боль. Скользнувшая над головой четверка «Тандерджетов», сбросивших на них серию мелких осколочных бомб, даже не стала производить второй заход – настолько все было ясно и так. С высоты, на той скорости, на которой самолеты ходят над чужой территорией, невозможно разглядеть ни красные кресты на медицинских палатках, ни то, остался ли кто-то жив после атаки на пехоту, но в целом ее результативность оценивается обычно достаточно правильно.
Поднявшись на разъезжающиеся ноги и посмотрев вслед уходящим, вновь набирающим высоту самолетам, Алексей огляделся вокруг. «Все», понял он через секунду. Конец всему. Пленный американец, ради которого они столько всего вытерпели, лежал совсем рядом, едва не касаясь рукой щиколотки военсоветника. Инженер–старший лейтенант вытянулся поперек его ног: значит, пытался прикрыть. Ему разорвало живот, но он был еще жив и даже в сознании. Глядя в пространство прямо перед собой, он одновременно шарил руками вокруг, будто старался что-то найти. Несколькими метрами дальше какой-то из корейцев, плача, баюкал разбитое, вывернутое наизнанку через вспоротую брючину колено. Майор-самоходчик лежал чуть дальше, привалившись спиной к перерубленному на метровой высоте дереву, над ним склонился его младший брат, пытаясь перевязать в клочья иссеченные ноги парой индпакетов. Алексей толкнулся вперед – помочь, но его так сильно качнуло, что он был вынужден сесть.