Вариант «Бис». Дилогия
Шрифт:
– Леша…
Сначала он даже не понял, кто его зовет – такое впечатление производил вид тела американца. Выходит, все было зря… Замах на рубль, удар на копейку… Столько всего готовилось неделями; погибли десятки людей, а единственный, минимальный результат их бесполезной смерти теперь тоже – кончен…
– Леша…
Это оказался Петров. Дышать он еще мог, и голос был достаточно звучный, чтобы его услышал не только Алексей, но и подбежавший Леонид. Последний потратил секунду: посмотрел на убитых, на них, живых, коротко сказал про брата: «В ноги» – и тут же вернулся.
– Леша, послушай…
Алексей уже смотрел в сторону, стараясь отключиться от звучавшего. Вдалеке, метрах по крайней мере в четырехстах, показались бегущие фигуры. Надежда на то, что это свои, идущие наконец-то им на помощь, исчезла почти тут же, даже не успев быть осознанной до конца, потому что первые пули проныли высоко над головой – на такой дистанции при автоматической стрельбе здорово кидает вверх даже винтовочный ствол.
– Ни хрена… – сказал он умирающему, ложась и разгребая снег здоровой рукой. Он открыл огонь первым, через секунду к его автомату, плюющемуся редкими, микроскопическими очередями, присоединился еще один, потом несколько винтовок. Залегший рядом с Алексеем молодой кореец, которому явно хотелось чувствовать плечо хотя бы одного товарища, стрелял быстро и азартно, регулярно вскрикивая. Сзади и с другой стороны от него тоже кричали, но уже иначе – мучительно, с поперхиванием и кашлем. Наверняка кому-то угодило в легкие…
Первую атаку они отбили сравнительно легко. В этом не было ничего странного, потому что вражеская пехота наверняка давно ожидала серьезного сопротивления – такого, чтобы было ясно, что пора закапываться в землю и ждать помощи, которая придет, поможет им закрепиться на выигранном километре земли и позволит удержать его от неизбежных контратак. Потом была вторая атака, которую Алексей не запомнил уже совсем – разве что осознал, что она имела место. Разведчик что-то говорил рядом, потом подполз Леонид и сказал, что брат все еще жив, но без сознания, а сержанта Парка убило.
– Тот ефрейтор говорит чего-то, – почти равнодушно передал он Петрову, – А я меньше половины понял. Займись, пока можешь. Бориса не унести, его тронешь – и кровь сразу ручьем… Так что лучше здесь…
Он снова исчез, и появившийся ефрейтор несколько минут о чем-то переговаривался с разведчиком на беглом корейском. Алексей разобрал «гахха-и» [292] и поморщился, стараясь утереть стянутое ветром и усталостью в морщинистую маску закопченное лицо при помощи такого же грязного и неприятного снега, который приходилось искать между насыпанных в беспорядке гильз.
292
Недалеко (корейск.).
– Слушай боевой приказ, – разведчик попытался повысить голос и напрягся, стараясь приподняться на локтях.
– Да пошел ты… – спокойно ответил он, разглядывая, как вдали перебегают фигуры. Далековато. С его руками не достать, а патронов остались такие крохи, что странно даже, что они еще есть. Отсоединив последний магазин, Алексей проверил: да, патрон в окошке ярко светился желтым. И пистолет пока есть. Так что живем пока.
– Да послушай меня!
– Не буду. – Отвечать ему не хотелось: слишком мало в этом было смысла. Все было кончено.
– Послушай же… Время ведь уходит! Леня не уйдет, потому что… А, все ты понимаешь… Идиоты, кто их сюда взял, двух сразу?… Но не знали же, что так обернется – с тобой просто выбора не было, а мы и близко не должны были подходить к фронту, если бы все сошло нормально… Слушай – мне конец, но мы с ребятами сколько-то минут вам купим – уходи! Там был Пак Ю… Сейчас наша очередь.
– Да я уже ответил.
Приподняв голову, Алексей смотрел на то, как самоходчики держат друг друга за руки. Леонид что-то говорил, но это было слишком далеко и тихо, поэтому разобрать ничего было нельзя. Что он может говорить в их последние минуты? Никто и никогда этого не узнает… В карманах документы советского военсоветника, две или три бумажки на корейском и русском. Надо будет их изорвать и закопать в снег, – да и об остальных позаботиться, включая того же разведчика.
– Время! – крикнул Петров, – Время! Лешка, да не будь же дураком, уходи!
– Ни хрена, – снова сумел достаточно спокойно ответить Алексей, одной рукой, морщась от боли, вновь подсоединяя к автомату объемистый магазин. Барабанный, в полном должен был быть 71 патрон. – Ни хрена. Я тоже ранен, мне не уйти далеко. Потянем время пока. Или вместе отобьемся, или…
– Да не будет никакого «или», болван! Нас убьют сейчас! Это последняя атака! Да, ты сам ранен, но не в ноги! Уходи, кто-то из нас должен дойти! Ты что, не понял еще? Ты не понял, для чего это все было?
Он кивнул на изодранное тело пленного, лежащее с неестественно вывернутыми руками и ногами. Шапку сорвало с его головы, обнажив жесткие, спутанные волосы, торчащие неопрятными космами, но лицо мертвеца оказалось неожиданно спокойным и умиротворенным.
– Это капитан из четыреста первого технического отряда химической разведки… Прикомандированный к химическому отделу Главного командования вооруженных сил США в Дальневосточной зоне… Официально, по документам. Там знают… На самом деле – он полевой эксперт едва ли не самого Комитета, а то и консультант Государственного секретаря, понимаешь? Он был в Корее для того, чтобы дать последнее, окончательное заключение перед перемирием: могут ли войска ООН чего-нибудь добиться здесь химическим оружием или нет. Войны не будет, идиот! Он же все рассказал – лишь бы выжить! У нас нет рации, а эти – разведчик показал на двух корейских солдат, бешенными, едва уловимыми движениями пальцев снаряжающих магазины своих автоматов из распотрошенной коробки. – Эти не знают ни английского, ни русского, вообще ничего не знают. Этого уже никто нашим не расскажет, если ты не дойдешь! Понял, наконец?..
Разведчик уже почти кричал, крепкие белые зубы выпирали из-под его почерневших от ветра и мороза, покрытых трещинами губ.
– «Войны не будет»? – растерянно переспросил Алексей, дико посмотрев на «инженера–старшего лейтенанта», как будто тот был человеком из другого мира. – Как не будет? А это что?
Он ткнул рукой назад, на изорванное воронками снежное поле, покрытое редкими пятнами тел.
– Это, здесь, – это что, не война?
Алексей задохнулся, не способный даже скомандовать себе набрать воздуха в грудь. Разведчик, бледный, осунувшийся за какие-то минуты еще больше, застонал, – то ли от боли, то ли от того, что его посмели не понять сразу, а скорее и от того, и от другого вместе.
– Это война кончена, – с трудом ответил он. – Мы здесь не значим ничего… Пусть сто танков еще сгорят, пусть все вокруг полягут – она все равно закончена. Химической войны не будет!.. Через месяц-другой переговоры начнутся снова, и… Неужели тебе этого мало?
Близкий разрыв одиночной мины заставил их всех вжаться в землю, и когда Алексей поднял голову, он увидел, как изо рта разведчика потекла кровь.
– Все… – сказал тот. – Все, некогда больше. Запоминай конкретно, слово в слово. Если ты не дойдешь, это значит, что все было зря, а другого шанса может вообще не быть или ждать его придется еще месяцы. А информация нужна сейчас: ее ждут и в Москве, и в Пекине, и в Пхеньяне… Главное: в Москве.