Вариант «Бис» (с иллюстрациями)
Шрифт:
– У этого, во всяком случае, капитан не мандражирует. Рацией пользоваться не стесняется. Сколько, интересно, боеприпасов пойдет, чтобы такое великолепие утопить?
– До хрена.
– А топить сам себя он не будет. А если будет, то займет это часов шесть.
– А к этому времени здесь будет не протолкнуться, согласен. Что там «Союз»?
– Подходит. Прожектора включил. Нет, выключил.
Линкор, видимо, просто привлек к себе внимание, разразившись длинной серией вспышек сигнального прожектора. В ответ снова тонко хлопнуло несколько пушек, разрывов даже не было видно.
– Пора кончать эту комедию…
Все закивали, ситуация действительно затягивалась.
– Мать моя женщина… Мужики… – прильнувший к оптике офицер, не разгибаясь, поводил плечами влево-вправо. – Клянусь мамой, там черно от народу.
– Дай!
Москаленко отодвинул кавторанга от стекол, сам припал прищуренным глазом к командирскому визиру, синхронизованному с ночным. Да, действительно, в свете снова включенного Ивановым освещения копошение на огромных палубах лайнера было ясно различимым. «Гос-споди. Сколько же там тысяч человек? – подумал он – Дивизия, полдивизии?»
– Почему же он тогда на запад шел?
Каперанг удивленно посмотрел на спросившего. Похоже, последнюю фразу он произнес вслух. Сбоку шарахнуло, все повернулись вправо и успели увидеть угасающий в темноте сноп огня.
– Соблазнившись удачной наводкой… – понимающе кивнул ком-БЧ-2. – Давно пора.
Линкор дал одиночный выстрел под нос лайнеру, и тот сразу же начал сбавлять ход. «Кронштадт» включил и свои прожектора, добавив света на сцепе. Да, здорово похоже на «Амстердам». И на палубах полно народа, суетятся у многочисленных шлюпок.
– Не представляю, что сейчас будет. Что делать, главное, непонятно… Как мне повезло, что Гордей Иваныч решать будет… Вот пусть и решает… Сколько же здесь тысяч…
– Я думал, мы все от радости сбесимся. Никто и не мечтал ведь…
– Топить надо. Топить в темпе и сматываться. Через три часа здесь каждая собака с округи соберется.
– Может, госпитальное судно? Потому и шло из Европы, с ранеными.
– Цвет. Маркировка. Освещение ночью. Пушки какие-никакие. Куда там к черту госпитальное!
– На наших тоже красных крестов нет…
– Потому нет, что немцы в них целили, не стесняясь! А тут на хрен, джентльменство, война с реверансами! Передать на линкор: «Прошу разрешения открыть огонь». Точка. Все.
«Советский Союз» вместо ответа открыл беглый огонь противоминным и универсальным калибрами. Сигнальный прожектор на фоне огня и дыма не читался, теплограмма тоже не проходила, по понятным причинам, но кто-то на линкоре догадался и через минуту передал маломощной внутриэскадренной радиостанцией запрещение – справятся, дескать, сами. Борт лайнера, похожего издали на светящийся серебром в отраженном прожекторном свете спичечный коробок, вспыхивал и рассыпался искрами, иногда закрываясь топкими водяными столбами близких недолетов. Шестидюймовки линкора выдавали сорок пять снарядов в минуту на борт.
– Убийство… – шепнул сзади молодой голос. – Ну это же убийство, ну так же нельзя, ну пусть же шлюпки спустят, а?
Командир обернулся в ярости, перекошенный.
– Убийство? – голос Ивана Москаленко был похож на шипение. – Ты говоришь «убийство», недоделок? Когда в Таллинском переходе «Верошпо» пикировщики расстреляли, по красным крестам целясь, – это было убийство. Когда финские гидро на воду садились и плавающих людей из пулеметов расстреливали на выбор – это тоже было убийство. Когда наши десанты полосовали на пляжах Крыма, в прибое – это убийство. Где ты был, щенок? Мы санитары моря, на хрен! Не нравится – прыгай за борт. И радуйся, что не нам приказ дали, а сами топят. Убийство было бы по шлюпкам стрелять. И пришлось бы. И, может, придется еще…
– Я вот что напомню всем присутствующим… – Чурило, полностью сохранивший самообладание, был угрюм, хотя и не более, чем обычно. – Бой в море Бисмарка [108] . Читали материалы?
– Так точно… – голос у виновника ярости командира был совсем тих.
– Доложите.
Старший лейтенант с нечастой среди младших офицеров ленточкой ордена Нахимова на груди нерешительно повернулся к командиру.
– Глухой? – мрачно поинтересовался тот.
– Третьего-четвертого марта сорок третьего… – голос молодого офицера был нетверд, он все время косился в сторону рубочной щели, где вспыхивало и дрожало яркое белое зарево. – В море Бисмарка, японский войсковой конвой из восьми транспортов с сильным эскортом. Атакован в течение двух дней дважды, с высотным и топмачтовым бомбометанием, «бофортами», А-20, В-17, В-25. Воздушное прикрытие было связано боем… Американцы заявили о потоплении всех восьми транспортов и четырех или пяти эсминцев…
108
Почти безнаказанное избиение японского войскового конвоя союзной авиацией 3—4 марта 1943 г. закончилось потоплением восьми поисковых транспортов и четырех эсминцев. Помимо экипажей, погибло 3220 пехотинцев, многие из которых были расстреляны уже в воде пулеметами американских и австралийских самолетов. В западной литературе это ныне расценивается как совершенно логичное и правильное решение. Аналогичные эпизоды со стороны японских, немецких и советских моряков и летчиков гневно осуждаются.
– Молодец. А что было потом?
Старший лейтенант молчал.
– Не помнишь? Так я напомню. Потом спасающихся на шлюпках расстреливали из крупнокалиберных пулеметов. И знаешь почему?
Тот стоял неподвижно, бледный, даже головой не покачал.
– Земля была рядом, острова, – просто сказал Чурило. – Многие могли бы спастись, добраться до Лаэ. Зачем это им было надо? Производственная необходимость, так сказать… Ну что, закончили они там?
Артиллеристы «Советского Союза» уже закончили. Полтораста осколочно-фугасных снарядов, выпущенные с расстояния в четыре с половиной мили, ушли в корпус и ватерлинию лайнера, освещенного, как стройплощадка Дома Советов в ночную смену. Прошло три с небольшим минуты, но судно уже пылало от носа до кормы, а затем начало уходить носом под воду, встав почти вертикально. Было удивительно, что громадный лайнер, даже с такого расстояния поражающий размерами, сдался так легко. С палуб в воду срывались шлюпки и детали конструкций, калеча людей. Хотя кто еще мог остаться на такой палубе… Шесть килограммов и двести пятнадцать граммов взрывчатки в каждом снаряде. И снарядный корпус из хрупкой стали…
Советские моряки, так и не подошедшие к пылающему, медленно погружающемуся в воду судну, не могли знать, как им несказанно повезло. Нет, загруженный войсковой транспорт сам по себе был невероятным, в природе не встречающимся везением, стоящим столько, сколько не помещалось в сознании: десятков Золотых Звезд, десятков танковых батальонов, нескольких не переброшенных пехотных дивизий – в том числе и тех, что не будут переброшены из-за произошедшего. Но это был все же не «Ниеу-Амстердам II». Бывший голландский трансатлантик, находившийся буквально в полутора сотнях миль, вовремя шарахнулся в сторону, ужаснувшись радиограмме своего собрата. На пойманном, как теперь уже стало понятно, русскими транспорте «Уэйкфилд» находились лишь войсковые части – личный состав 81-го саперного батальона, личный состав дивизионной артиллерии – четыре полных батальона со штабом и службами, с 589-го по 592-й, многочисленные мелкие части спецназначения, натренированные на американской земле, включая всю дивизионную разведку, «черный» батальон квартирмейстеров. Восемь с лишним тысяч человек, почти все из 106-й пехотной дивизии – «Золотые львы», носящие погоны молодые и крепкие мужчины. На растворившемся в пространстве «Амстердаме», выжимающем теперь из своих машин все возможное, были медики. Шестьдесят четвертый полевой госпиталь, отдельные медчасти, тысячи армейских врачей и медсестер – самый ценный персонал из всех возможных на войне служб. Пехотинца можно натаскать за три месяца, а можно и за три недели, если совсем уж подопрет. Хорошего командира взвода удается подготовить за полгода, даже летчика – за год-полтора. В то же время врача нужно готовить восемь лет только до выпуска, когда он начнет хоть что-то соображать.
И все это чуть было не ушло на дно, в холодную толщу воды, беспомощно и без надежды. «Амстердам», попадись он русским, тоже не ускользнул бы – построенный в тридцать восьмом корабль давал лишь двадцать с половиной узлов, и пушек на нем было достаточно только для того, чтобы отогнать вздумавшую состязаться с ним в скорости всплывшую субмарину, не больше. И не подняли бы на нем флаг Красного Креста – из-за тех же пушек, да и из-за батальона связистов, плывшего на войну вместе с девчонками-медсестрами и зелеными резидентами [109] Хопкинса, Ю-Пенна, Йеля, десятка других школ, выбравших службу в полыхающей Европе. Так что повезло. Не замолили бы…
109
Клинический ординатор в американских больницах