Вариант Пата
Шрифт:
– Приветствую тебя, сенатор!
По плитам внутреннего дворика со вскинутой тонкой дистрофичной рукой шел парламентарий Плуст. Худой, костлявый, он производил впечатление изможденного непосильным трудом раба, по случаю праздника набросившего на себя дорогую господскую тунику.
– Проходи.
Крон сделал приглашающий жест в сторону редколистных, чахлых за недостатком света дендроний, меж узловатыми стволами которых лежали ковровые тюфяки. Отодвинув ветви, Плуст прошел к тюфякам, возлег на самый толстый и достал из-за пазухи свернутую в тоненькую
– «Сенатский вестник»? – спросил Крон, вытирая голову краем простыни.
Плуст оскалился. Ему доставляло удовольствие первым сообщать свежие новости и сплетни.
– Он самый. Зашел утром к Гирону и взял первый оттиск.
– Так они еще не закончили?
– Заканчивают… – Плуст неожиданно хохотнул. – Старичок, который у Гирона сегодня заправляет, твой?
Крон кивнул.
– Вот бастурнак! Он и меня чуть не заставил работать!
Сенатор закончил вытирать голову и сел на тюфяк напротив Плуста. Ладонью он сильно хлопнул по низенькому столику, стоявшему в стороне. Вбежала рабыня, быстро вдвинула столик между господами, поставила кубки и два кувшина с неразбавленным вином и водой.
– Картретское? – Крон взял в руки кувшин.
– Да, господин.
– Тебе как, разбавлять?
– Я сам.
Крон налил в кубок картрета, отхлебнул и поморщился. Скверный обычай в Пате – пить натощак.
Чтобы не разочаровывать ожидания Плуста, он спросил:
– Ну и как тебе «Сенатский вестник»?
Плуст снова оскалился, обнажая зубы.
– Я всегда говорил, что у тебя обворожительная улыбка. – Крон вальяжно раскинулся на тюфяке. – Это ты по поводу Лекотия Брана?
Будто не понимая, на что намекает Плуст, он поднял бровь.
– Вообще-то, нет, – проговорил Плуст, наливая себе второй кубок. – Хотя любой посадник на месте Брана не будет лучше. Да и какое нам дело до грызни за власть в Асилоне? Лишь бы они оставались верны
Пату.
– Мы ежегодно недополучаем из Асилона треть налога, – недовольно заметил сенатор.
– Ну и что? – пожал плечами Плуст. – Асилон – страна большая, и усиль мы там царскую власть – кто знает, будем ли мы получать налог вообще.
Крон бросил на него быстрый взгляд.
«Здесь ты прав, – подумал он. – Но не ради налога и интересов Пата писалась эта статья. В Асилоне сейчас каждый пятый умирает голодной смертью, каждый третий идет на мечи, чтобы посадить на трон очередного царя за обещанный кусок хлеба, детская смертность в стране выросла почти на порядок, ширится эпидемия черной хвори… И уж, конечно, эти каждый пятый и каждый третий не из высших слоев общества. Но какое вам дело до них, если вы народ презрительно называете толпой? У вас-то и слова такого в словаре нет…»
– Но не об Асилоне я хотел говорить, – продолжал разглагольствовать Плуст. – По-моему, Гелюций, ты положил руку в пасть сулу. У посадника Люта Конты много влиятельных покровителей в Сенате. Не стоило дуть на угли до окончания подавления смуты в Паралузии.
– Мне лучше знать, стоило или нет! – высокомерно отрезал
– Преувеличиваешь, Гелюций. Тебе снятся плохие сны? Из Цинтийских болот древорубам не выбраться.
– Я воскурю фимиам богине удачи Потуле, если будет так!
Плуст хитро прищурился и допил второй кубок.
– Ставлю карбского жеребца за свои слова, – сказал он.
– Тысяча звондов против. Когда проиграешь, – сведешь свою клячу на живодерню, а мясо раздашь рабам. Если только она не успеет околеть до прибытия паралузской почты.
Плуст промолчал, только снова оскалился. Он ничего не терял, ставя в заклад карбского жеребца – старого, заезженного одра, доживающего свой век.
Подошла рабыня и поставила на стол блюдо с кирейскими птичками, запеченными на спицах в листьях, и две чаши – с острым соусом по-килонски и с зеленью. Не дожидаясь приглашения, Плуст стащил со спицы одну птичку, обмакнул в соус и откусил сразу половину.
– Удивляюсь, как у тебя их готовят, – проговорил он, отправляя в рот изрядный пучок зелени и запивая вином. – Твоих птичек можно есть с костями.
Крон усмехнулся. Необыкновенная прожорливость Плуста, которая, как ни странно, не шла ему впрок, стала притчей во языцех. По городу даже ходили нецензурные стишки о том, что все съеденное им затем переваривается и усваивается желудками его содержанок. И действительно, все его содержанки были тучными и дородными.
– Сегодня в термах Тагула устраивает после-триумфальное омовение, – сообщил Плуст, принимаясь за следующую птичку. – Будут гетеры, кеприйские музыканты и угощение на две тысячи звондов. Сам Солар согласился сочинить ему хвалебную песнь.
– Говорят, Кикена с Тагулай нашли общий язык? – вяло спросил Крон.
– Не удивительно, – подхватил Плуст. – Консул ищет сильных сторонников, поскольку в последнее время его политика не вызывает у Сената особого удовлетворения. А Тагула – как раз тот, кто ему нужен. Герой,»дважды император, армия его превозносит, но в политике, мягко выражаясь, тугодум. И если Кикена приберет его к своим рукам, то весь Сенат будет плясать под его струны.
Плуст перестал жевать и, наклонившись вперед, доверительно сообщил:
– Между прочим, консул предложил Тагуле в жены свою сестру…
– Непорочную Керту, – хмыкнул Крон. – Она же страшнее твоего карбского жеребца.
– Ошибаешься, сенатор, ошибаешься! – повысил голос Плуст. Он отрицательно помахал перед лицом лоснящейся ладонью. Глаза его так и блестели. – Тиксту!
«Вот это да! – присвистнул Крон. – При незамужней старшей сестре выдать замуж младшую? Плевал на приличия наш консул, когда из-под него выдергивают консульскую подушку!»