Варвар. Дилогия
Шрифт:
По дороге ей попалось несколько уже знакомых по поселку крупных ягод, они и пошли Петре на завтрак и обед. Несколько раз Лопес подходила к реке, чтобы напиться, а однажды, сбросив одежду, выкупалась. Мягкая холодная вода унимала боль, возвращая телу иллюзию бодрости.
Постепенно лес вокруг стал меняться. Деревья здесь росли чаще, иногда – едва ли не вплотную друг к другу, кроны у них были длинные и тонкие. Кустарник почти исчез. Ягоды попадаться тоже перестали, зато появилось множество грибов. Сорвав несколько штук, Петра развела костер и зажарила их, нанизав
К ночи лес стал наполняться звуками. Накануне их то ли не было, то ли двигавшаяся на автопилоте девушка их просто не замечала. Теперь же Петре стало страшно. До ее слуха доносились зловещие шорохи, хлопанье крыльев, сопение, топот лап по жесткой земле. Чашу терпения Лопес переполнил пронзительный, протяжный вой, раздавшийся, казалось, где-то совсем рядом. Вскарабкавшись на вековое раскидистое дерево, Петра улеглась между двух его исполинских сучьев и так и просидела до утра, сжимая в руке рукоять топора. Спала ли она за это время, девушка не могла сказать с уверенностью.
На заре Петра вновь спустилась на землю, распечатав сухой паек, наскоро перекусила и двинулась дальше. Этот день оказался похож на предыдущий, разве что костра она решила не разжигать, экономя спички. Тем более, что жарить или печь на этот раз ей было нечего. Следующую ночь Лопес вновь решила провести на дереве, не дожидаясь, пока ее загонят туда ночные хозяева леса. На этот раз, правда, вышло не столь удачно. Уснув, девушка потеряла равновесие и едва не свалилась с почти пятиметровой высоты, лишь в последний момент почти рефлекторно вцепившись руками в ветви. Топор, разумеется, полетел вниз. Наутро Петра с трудом нашла его в траве.
Доев остатки сухого пойка, Петра отправилась дальше и через пару часов вышла на берег быстрого глубокого ручья. Метрах в двадцати ниже по течению он небольшим водопадом обрушивался в реку. Девушка решила было перейти его вброд, но вдруг заметила, как из воды на секунду выпрыгнула довольно крупная рыбина. Тут же за ней последовала еще одна. По всему выходило, что рыбалка в ручье должна была быть великолепной.
Петра огляделась по сторонам. Она стояла на небольшой окруженной лесом полянке. В траве краснели ягоды, судя по виду, вполне съедобные. Прямо под ногами у Лопес из земли торчал гриб – и не из тех, горьких, что она пробовала в лесу, а вполне аппетитный – в поселке такие знали и умели готовить. Если добавить плещущуюся в ручье рыбу, место словно специально было создано для лагеря.
Сбросив с плеч рюкзак, девушка извлекла из него леску и крючки, перочинным ножом отрезала кусок от грибной шляпки, нацепила его на острие и закинула наживку в воду. Заклевало почти сразу, но когда Петра попыталась вытащить добычу, рыба сорвалась, оставив незадачливой рыбачке лишь пустой крючок. Петра повторила попытку – с тем же результатом. Лишь на пятый или шестой раз Лопес наконец улыбнулась удача, и ей удалось поймать небольшую – с ладонь величиной – рыбку. Затем к ней присоединилась вторая, третья… Когда через полчаса Петра решила, что на сегодня достаточно, на траве, вяло шевеля плавниками, валялось уже с полдюжины рыбешек.
Смотав леску, Лопес вновь огляделась. Вокруг заметно стемнело. Неужели она провела у ручья целый день? Ответ пришел в виде отдаленного громового раската. В следующее мгновение с неба хлынул дождь. Вода падала сплошной стеной, и прежде, чем девушка, забыв об улове, успела добежать до деревьев, ее одежда успела промокнуть насквозь.
Ливень продолжался до вечера и всю следующую ночь. На Петре не осталось сухого места. Густая листва, также вся промокшая, не спасала. Наоборот, вода в ней собиралась в широкие струи и в самый неожиданный момент обрушивалась на макушку или за шиворот, заставляя втягивать голову в плечи. О сне в таких условиях не могло идти и речи.
К утру дождь поутих, а с рассветом и вовсе перестал. Небо посветлело, в разрывы между туч даже проникли несколько робких солнечных лучей.
Петра дрожала от холода. Стянув одежду, она развесила ее сушиться на ветвях и принялась разжигать костер. Какое там! Сырые дрова совершенно не желали гореть, мох и кора лишь слабо тлели, не давая ничего кроме узенькой струйки голубовато-серого дыма. Изведя полкоробка спичек (к счастью, они сохранились сухими в непромокаемом кармане рюкзака), Лопес забросила это бесполезное занятие.
Ее дневной рацион составили собранные на поляне ягоды. Есть сырую рыбу Петра не решилась.
К вечеру небо вновь затянуло тучами, и дождь полил с новой силой. Соорудив из веток невысокий шалаш, девушка забралась в него и попыталась уснуть. На какое-то время ей это удалось.
Проснулась Петра затемно – от холода. Оказалось, что вода с деревьев стекает прямо под ее ложе. За ночь образовалась довольно глубокая лужа. Стуча зубами, Лопес выскочила на поляну и принялась скакать по ней, стараясь хоть так согреться. Согреться – согрелась, но захотелось есть.
Костер вновь никак не желал разгораться. Несколько раз казалось, что еще чуть-чуть – и сырой мох займется, но, видимо, этого чуть-чуть как раз и не доставало. Коробок угрожающе пустел.
Петра в растерянности осмотрелась вокруг. Нужно было найти что-нибудь горючее и при этом хотя бы относительно сухое. Ничего подобного рядом не было. В отчаянии Петра перерыла карманы (мокрые насквозь), заглянула в рюкзак. На глаза ей попалась фотография.
– Нет, только не это, – ужаснувшись собственным мыслям, проговорила вслух Лопес.
Вечер Петра встретила у пылающего костра. Весело потрескивали дрова, коптящаяся на импровизированном вертеле рыба источала аппетитный аромат. Одежда Лопес высохла, холод отступил.
И все же на душе у нее было тоскливо. Исчезла последняя ниточка, связывавшая ее с прошлым, с временем, когда она была счастлива. Теперь всего этого словно никогда и не было.
– «Он и сейчас продолжает дарить нам тепло», сказала Мальвина, помешивая в очаге останки Буратино, – пробормотала Петра фразу из старого анекдота, слышанного еще на базе. Тогда это казалось смешным.