Варварские свадьбы
Шрифт:
— Надо же его чем–то занять, — отвечала она. — Когда он занят, то хотя бы не кричит.
Ночные стоны Людо служили постоянным предметом обсуждения. «Если он того, его надо показать доктору», — говорил Мишо. Чтобы не быть голословной, Николь, не раздумывая, будила посреди ночи мужа и Татава, и они, в пижамах, втроем входили в комнату несчастного и смотрели, как тот, одетый, лежит, свернувшись, на полу и жалобно, протяжно стонет во сне. «Он еще сильнее стонал, когда жил в булочной. И даже скрежетал зубами…» Затем Николь принималась трясти сына: «Ты прекратишь или нет? Не очень–то сладко ты поешь!.. Да замолчи же наконец!» Людо вскакивал. «Мне он не мешает, — говорил Татав. — И потом, папа все равно храпит громче…»
На
— Ты хочешь сказать, что он не должен показываться им на глаза?
— Во всяком случае, родители не станут встречать Рождество вместе с ним. Поставь себя на их место.
— Вот пусть и остаются на своем месте, раз уж на то пошло! Это была первая серьезная размолвка между супругами. Николь
надулась. Мишо выписал из Бордо такую высокую елку, что она упиралась в потолок. Он установил ее в углу столовой и два дня украшал искусственным инеем и фонариками из серебряной бумаги. Людо, раскрыв рот, разглядывал наряженное дерево, которое, по словам Мишо, было таинственным образом связано с Дедом Морозом, раз в год проникавшим в дом через дымоход, чтобы развесить на елке подарки.
Накануне праздничного дня Людо принес своей матери завтрак и хотел присесть. «Я устала, уходи…» Когда он вышел, она схватила жалкий цветок, который он принес в стакане с водой, сломала его и сунула назад в стакан соцветием вниз. «Вот так и он был во мне. Поднимай руки, дочка, поднимай повыше!»
Вечером, как и каждый год, полуночная месса прошла под аккомпанемент Мишо. игравшего на фисгармонии. Вместо тестя с тещей он пригласил на праздничный обед кюре. «Почему, — спросил Татав. — почему вы сказали на проповеди, что Рождество не является пиром соблазна?» Замкнувшись в высокомерном молчании, Николь едва притрагивалась к еде. Во время десерта с елки сняли подарки. Священнику достался конверт, Николь — золотая цепочка. Татав и Людо получили настольный футбол. Мишо остался без подарка. Людо также получил от Татава коробку шоколадных конфет. Большинства из них на месте не оказалось. На самом дне коробки гримасничал белый пластмассовый скелетик.
В школе, во время перемен, Татав притворялся, что не замечает Людо, который, впрочем, и не скучал без него. Он играл в одиночестве, изображая двухмоторный самолет и вращая перед собой двумя обрывками веревки. Еще он любил наблюдать за девочками, которые, что–то напевая, прыгали через скакалку. Иногда он потихоньку брал исписанные огрызки мела со школьной доски и рисовал причудливые линии на цементном покрытии школьного двора. Или играл в бабки с крестьянскими детьми, ставившими на кон шоколад, припасенный на полдник, но если Людо выигрывал, то его лишь пинали сабо. В школьной столовой он всегда садился между девочками, приводя их в восхищение своим неутолимым аппетитом и доедая за ними холодную чечевицу.
Вечером Татав поджидал его на дороге, вдали от посторонних взглядов; они возвращались окольными путями, приводившими их в порт, где они с мечтательным видом прогуливались мимо судов, стоящих у причала. Татав доставал из своего ранца кусок лески и подсекал лоснящихся жиром бычков, у которых он выкалывал глаза школьной ручкой, а затем бросал назад в воду.
Он был не только жесток, но и проявлял нездоровый интерес к экскрементам.
На уроки закона Божия Людо ходил один; они проходили по четвергам пополудни в церкви, находящейся на полпути между поселком и Бюиссоне. Запинаясь и путаясь, он повторял заповеди и покаянные молитвы. Он так и не смог выучить «Отче наш», но зато на одном дыхании вытягивал «Радуйся, Благодатная». Однако самой любимой его молитвой была таблица умножения на два, которую он повторял каждый вечер перед сном.
В церкви он наблюдал, как пожилые женщины ставят на огромную подставку, ощетинившуюся металлическими шипами, мерцающие свечи. Иногда он тоже зажигал свечи на оставшихся свободными шипах и с восхищением смотрел на эту неопалимую купину, которая, однако, не вызывала в нем никакого благоговения.
На обратном пути он делал крюк и проходил через деревню — там он останавливался и разглядывал витрину лавки «Базар де Пари», которая когда–то принадлежала Мишо, где за стеклом на невидимых нитях были развешены и как бы перемигивались друг с другом часы со светящимися циферблатами и ножи для подводной охоты. Позади лавки находились сходни, служившие когда–то для спуска шлюпок и время от времени озарявшиеся багровым отсветом маяка.
Людо возвращался домой затемно. Мишо, вечно сидящий за своей фисгармонией, иногда добродушно журил его за опоздание. Николь же, отставив в сторону свой аперитив, язвительно замечала, что здесь ему не гостиница, что к родителям надо относиться не наплевательски, а с уважением, что нельзя же с обедом тянуть до утра, что прачка снова жаловалась на его белье, и что если так будет продолжаться, то придется ему, как маленькому, надевать подгузники.
— Где ты был? — интересовался Татав.
— В своем тайнике, — отвечал Людо.
— Если ты скажешь, где он. я покажу тебе свою подводную лодку.
— Ты все время так говоришь, но ни разу не показал. Я больше не верю, что она у тебя есть.
Татав хвастался, что он с друзьями строит сказочный корабль, который будет плавать в небе среди созвездий и под водой.
— Это будет первая летающая подводная лодка. Там есть кнопки с названиями звезд. Нажал на нужную кнопку — и летишь к любой звезде.
— А какого она цвета?
— Это лодка–хамелеон. Куда сядет — того цвета и будет…
Всякий раз, когда Татав уходил побродить со своими друзьями и оставлял Людо одного, то говорил, что идет достраивать лодку.
— Я не могу взять тебя с собой, это будет нарушением тайны…
— А где это?
— Далеко, в лесу. Там есть огромная пещера с подземным коридором, он весь заполнен водой и идет до самого океана. Там надо не зевать, потому что в пещере живут чудовища.
— Какие чудовища? — изнемогая от любопытства, спрашивал Людо.