Варвары
Шрифт:
Тут пришпиленный к березе герул рванулся изо всех сил. Но вырвать руку из пальцев Кумунда не смог. Зато вырвал нож из дерева приколотой рукой. Большого мужества герул оказался. Только не помогло ему это. Кумунд ударил его кулаком в живот, и герула свернуло пополам.
Скулди приблизился к нему, сдернул с его головы ремешок, который волосы удерживал, и перетянул выше локтя проколотую руку.
— Обдери его, — бросил он Кумунду. Так, словно речь шла о поросенке. — А ты (это уже Книве) рассказывай. Только покороче, а то знаю вас, гревтунгов: как начнете,
Хотел ему Книва ответить о гревтунгах… Да вспомнил, что спас его Скулди. Простил герулу глупые слова Книва и начал говорить. Когда он дошел до свертка, Скулди тут же встал и принялся потрошить мешки, сложенные у костра. Нашел, развязал. Внутри оказалась скрученная в трубку тонкая кожа, испещренная загадочными рунами.
Скулди присел у костра, послание изучая. То, что это послание, а не амулет, было сразу понятно. На амулетах столько рун писать не нужно.
— Эллинские, — наконец сказал он.
— Что говорят? — жадно спросил Книва.
Скулди пожал плечами.
— Я их речь понимаю, а вот руны… Ничего, этот скажет, — кивнул на герула, которого Кумунд уже раздел и крепко привязал к дереву.
— Ничего я тебе не скажу! — яростно прохрипел герул.
— А ты как думаешь? — спросил Скулди Книву.
— Не скажет, — уверенно ответил тот.
— А я думаю: скажет, — заметил Скулди, поднимаясь. — Я, когда ромлянам служил, частенько одному человеку помогал. Который для ромлянского рикса языки развязывал. Великий искусник был сей человек. Не было такого, чтоб у него пленник не заговорил. Многому я у него научился. Поди ближе, Книва, поучись тоже. Брата твоего старшего, Агилмунда, я тому искусству научил, и тебя тоже учить буду. Понравился ты мне. Молодец!
Глава тридцать седьмая
Агилмунд. Бабушка
— Агилмунд! — громко крикнули с площади. — К тебе бабушка!
Десятник высунул голову из окна.
Несколько дружинников развели костер прямо на площади, рядом с дружинным домом, и варили похлебку. Около них отирались мальчишки и пара девок. Девки были незнакомые. Видать, их родичи на тинг привезли: женихов поискать.
— Какая такая бабушка? — гаркнул Агилмунд.
— Твоя, чья еще! — Троих молодых из десятка Ахвизры вопрос Агилмунда очень развеселил.
Но сын Фретилы уже приметил неподалеку горбатенькую старушку. Очень похожую издали на бабушку Стилихо, которая в квеманский набег в Хундилиной избе сгорела. А из Агилмундовых бабушек одна жива была, да ростом и телом побольше — мать Брунегильда в нее пошла. А вторая уж двадцать зим как померла. Агилмунд же тогда сам мал был, и потому та бабушка ему тоже большой казалась. А она, выходит, махонькая…
— Иду! — крикнул Агилмунд.
Не из тех он был, кто испугается духа. Тем более, духа собственной бабушки.
Разговор «бабушки» с внуком оказался недолгим. И, вернувшись в дом, Агилмунд первым делом натянул поддевку, а на поддевку — кожаный жилет с железными бляшками. Поверх нацепил широченный боевой пояс с мечом, сунул в петли пару метательных ножей.
— Уходишь? — лениво осведомился Ахвизра.
— Да, — кивнул Агилмунд. — И ты тоже.
— Куда это? — У Ахвизры не было ни малейшего желания куда-то идти этой ночью. Завтра — тинг. А перед тингом лучше хорошенько выспаться. Мало ли что…
— Бабушка ко мне приходила…
— Да-а? — удивился Ахвизра. — А я думал: мои шутят.
— Нет, — Агилмунд присел около растянувшегося на лавке Ахвизры. Ножны его меча негромко звякнули. — Да только бабушка — не моя. Так что мы с тобой, Ахвизра, сейчас наведаемся в одно место. И немного повеселимся.
— Да? — Ахвизра оживился. — К девкам?
— Стал бы я для девок всю эту сбрую надевать? — фыркнул Агилмунд.
— А почему нет?
— В такую жару!
— Тоже верно, — Ахвизра сел. — Дело спешное?
— Верхами за полночи обернемся, если хорошо выйдет.
— Кого еще взять? — Ахвизра уже обувался.
— Сами управимся. Я только Сигисбарна прихвачу. Пусть учится. Сигисбарн! — гаркнул Агилмунд. — Эй, ты! Ну-ка найди мне Сигисбарна.
— Ага, — Ахвизра затянул шнурок куртки. — Одохару сказать надо?
— Нет. Не до нас ему. Он с полудня со старейшинами заперся.
— Так и сидят? — удивился Ахвизра. — Ну ладно, пойду седлаться.
Вопросов он больше задавать не стал. Все, что требуется, Агилмунд расскажет по дороге.
Ворота этой ночью не запирались: тинг. Три всадника беспрепятственно покинули бург. Они объехали стороной большую поляну, где стояли шатры тех, у кого у бурге не было родни или кто не захотел в такую теплую ночь ютиться под крышей. Когда огни костров остались позади, всадники прибавили ходу: дорога позволяла.
— Ну, — сказал Ахвизра, поравнявшись с побратимом. — Рассказывай, что у нас за веселье будет?
Скулди не сумел узнать, что написано в послании. Не потому, что не умел спрашивать. Нет, спрашивать он умел. Увидел Книва: многому научился Скулди у того ромлянина. Лунный серп за деревья уплыть не успел, а пленник уже болтал, как две девки у колодца. Жаль только, что знал герул совсем немного. Поручено было ему (и уже не в первый раз) взять послание и передать своему родичу, который к ромлянам с товарами пойдет. Не знал он и о том, кто писал. Но знал, что дело — тайное, поэтому проявил осторожность: пустил своих людей вперед, а сам задержался. И увидел Книву.
У Скулди и Кумунда была лодка. Поэтому трех мертвецов сложили на их же корабль, а корабль подожгли. Все трое ведь умерли в бою, с честью. А что один был пленен и заговорил, так у Скулди и межевой камень заговорил бы. Из имущества ничего не взяли. Скулди сказал: хорошо хоть, ни один из убитых с ними в родстве не состоял, очищения не требуется. А вещей им брать все равно нельзя. Книве — можно, но это тоже нехорошо будет, потому что жизнь Книвы сейчас Скулди принадлежит и за все, что Книва сделает, Скулди отвечает.