Варяги
Шрифт:
– Я вижу, ты проснулся, – мужской голос был бодрым и уверенным.
Когда десятник проморгался и его глаза вновь могли полноценно видеть, он узрел стоящего перед собой старца. Длинные, бело-серые волосы незнакомца были аккуратно убраны сзади в пучок и на затылке перехвачены тесемкой. Незнакомец присел на край постели.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Спасибо, вроде бы хорошо, – ответил Вадим, продолжая разглядывать старика.
– Наверное, ты хочешь спросить, кто я? И как ты оказался у меня в гостях?
– Конечно.
– А тебе совсем не интересно, кто лежит на лавке возле печки?
– Да, и это тоже.
– Он назвал себя Валуем. Я нашел вас вместе на ладье, которую прибила к берегу река.
– Валуй? – искренне удивился Вадим. – Так он жив.
– Еще несколько дней назад я думал, что его путь окончен, но он крепкий воин, он выкарабкался. Теперь, думаю, точно будет жить.
– Спасибо тебе за заботу, – поблагодарил юноша, – как тебя зовут?
– Вадим… можешь называть меня дед Вадим…
– Тезки, значит, – перебил его десятник.
– Что?
– Я говорю, меня тоже Вадимом зовут.
– Это приятно, хотя и странно, – коснувшись своих длинных усов, ответил старик.
– Чего же тут странного, Вадим – известное имя.
– Так, да не совсем так.
– Загадками говоришь.
– Ну, об этом после, а сейчас дай-ка я осмотрю твои раны.
Старец откинул прикрывавшую десятника шкуру, осторожно осмотрел раны. Кроме продырявленного левого бока, на теле имелись многочисленные синяки и ссадины. Не обошлось и без царапин и порезов.
Дед Вадим принялся смазывать все эти издержки боя, как успел разглядеть десятник, серо-бурой мазью.
– Такие пустяки не должны беспокоить воина, – словно уговаривал его старик, продолжая наносить мазь.
– Хорошо пахнет, – как бы невзначай заметил десятник.
– Немного мяты и ольховой коры, – ответил старик, – а вот с твоим боком еще придется повозиться.
Он не спеша снял повязку.
– Зашил уж я как сумел, не серчай, Вадим, получилось кривовато.
– Не в красоте дело…
– Это да, но тебе еще повезло, а вот твоего друга… он ведь твой друг?
– Валуй? Конечно он мой друг, – уверенно изрек десятник, – он даже пару раз жизнь мне спас.
– Ну, раз так… изрубили его премного, но жить будет, и ты мне поможешь.
– Ты только скажи…
– Через три дня разрешу тебе вставать, вот тогда и поможешь своему другу.
Старик смазал шов мазью и наложил чистую повязку. Затем принес раненому напиться.
– Есть-то, поди, хочешь? – спросил дед Вадим.
– Ага.
Все то время, что старик ходил по избе – сначала Вадиму за водой, потом за миской с едой, – десятник наблюдал за ним. Дед ходил прямо, даже горделиво, так и не скажешь, что старец. Ногами не шаркал, ступал твердо…
– Нынче в силки перепела попались, вот я из них навар сделал, на-ка, попробуй, – предложил старик раненому, садясь с миской на край его постели.
– Перепела? Никогда не пробовал, – искренне удивился десятник.
Дед помог раненому приподняться и сесть поудобнее для приема пищи. Бульон показался Вадиму блаженством. Желудок от радости аж заурчал, а потом замурлыкал. Бульон был не особо горячим, и десятник почти разом осушил миску. На дне лежала целиком сваренная тушка птички. Вадим быстро управился с несколькими граммами мяса и от жадности даже перемолотил зубами мелкие косточки. Он вернул миску своему лекарю.
– Спасибо тебе, дед Вадим.
– Вот и ладно, – ответил старик, – ты поспи покуда, а все разговоры после.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил десятник и сладко зевнул.
«Действительно, можно и вздремнуть», – подумал Вадим, закрывая глаза.
Дни и ночи тянулись бесконечно долго. Хотя Вадим не особенно мог отличить, день на дворе или уже ночь. Избушка их с Валуем спасителя не имела окон. Дневной свет попадал вовнутрь только тогда, когда дед заходил или выходил из избы. Но в своем состоянии он не успевал следить за передвижениями старца. Впрочем, тот часто пропадал где-то подолгу, а возвернувшись, менял раненым повязки и выносил эти… как их? «Утки, – вспомнил Вадим, – до чего же странное название». Ему было чертовски неудобно и стыдно, когда дед подкладывал под него деревянную посудину. Но старец не подавал ни малейшего знака отвращения, приносил и уносил посудину без слов, как будто для него это было не в тягость. Но Вадим все равно стеснялся делать это вот так… прилюдно. Он неоднократно порывался встать, с мыслью выйти на двор по нужде, но каждый раз, приподнявшись, устало падал на ложе. А после последней неудачной попытки, когда он упал на пол, старик и вовсе обматерил его малопонятными старославянскими речевыми оборотами, хотя общий смысл Вадим все же уловил.
– Не ерепенься, – строго изрек старик, с трудом поднимая с пола нехрупкое тело раненого.
– Взбередишь раны, кровью изойдешь, – он еще раз пригрозил десятнику, осматривая повязки.
Вадим волей-неволей смирился со своим беспомощным состоянием. Когда ему не спалось, он лежал и слушал тяжелое дыхание Валуя. «Вот кому досталось побольше моего», – думал он о боевом товарище. Валуй так и не приходил в сознание, хотя Вадим часто слышал, как тот что-то невнятно бормочет в горячечном бреду. Десятника успокаивала только одна мысль – старик обещал, что Валуй выживет.
Поговорить им пока так и не удавалось.
Через три дня старик разрешил Вадиму подняться и, поддерживая его под руку, помог выйти на двор. Было по-осеннему прохладно, но солнце ярко светило, одаривая землю последним теплом. Вадим прищурился, за долгие дни в полутьме избы он совсем отвык от солнечного света. Дед усадил его на скамейку подле дома.
– К ночи будет мороз, – почти обыденно изрек он, усаживаясь рядом.
Вадим покосился на старца: «Ну, давай, дед, говори, не томи», – мысленно поторопил его юноша, и старик, словно прочитав его мысли, неожиданно спросил:
– Ты знаешь, кто ты?
«Опа, вот это поворот», – пронеслось в голове Вадима, а вслух он ответил:
– Конечно.
– Что-то робок твой ответ…
– Странные твои вопросы. И вообще, к чему все это?
– Странно то, Вадим, что ты – это я!
Новгородский десятник, в недавнем прошлом ролевик из Питера Вадим Хлопин, от удивления широко раскрыл рот:
– Да ну… не может быть?
– Не веришь? – испытующе спросил дед Вадим.
– Ты, верно, смеешься надо мной? Но позволь спросить, если я это ты, то кто же тогда ты?