Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков.

Васильевский Василий Григорьевич

Исаак Комнин сидел на императорском троне, который был приподнят на воздухе и блистал золотом. Вблизи трона стояли приближенные и составляли несколько кругов, постепенно удаляющихся, опоясывающих друг друга. «Тесный и более короткий круг состоял из ближних людей; это были первейшие лица из самых лучших фамилий, изображавшие собою полный образ героического величия и представлявшие образец наилучшего порядка для других следующих за ними. Их опоясывал второй круг, щитоносцы первых и ближайшие их помощники. — За ними следовали беспоясые и свободные , и наконец, после этих — союзнические силы, которые пришли к ним от иноплеменников, то есть, Итальянцы и Тавроскифы. Они были страшны и видом своим и наружностью; те и другие имеют светло-голубые глаза, но одни подделывают цвет (краску) и обнажают поверхность своих щек (то есть брились), другие сохраняют это в природном виде; одни ужасны в натиске, легкоподвижны и стремительны, другие яростны, но медлительны; одни неудержимы в /109/ первом порыве их нападения, но скоро насыщают свою страстность, другие же не так стремительны, но зато не щадят своей крови и презирают свои раны (буквально: не обращают внимания на куски мяса, то есть, теряемые в сражении).

Они (то есть, Итальянцы и Русские) заключали собою цикл кругов, нося продолговатые копья и с одной стороны заостренные топоры; но последние они опирали на своих плечах, а древки копий протягивали с той и другой стороны вперед и (таким образом) как бы осеняли кровом промежуточное пространство».

Большой интерес и важность этого описания требуют, чтобы мы привели его в подлиннике, несмотря на некоторую длинноту, тем более, что сочинение Пселла еще не успело достаточно распространиться.

, ' ' , ' , , , [328] , , , ' , , , , ' , , , , , , , , , , . , ' ' , , , ' , (. 221 sq.).

Итак, союзные силы состоят теперь из Итальянцев (то есть, южно-итальянских Норманнов) и Русских. Но — что еще важнее — Итальянцы и Русские здесь прямо являются в том виде, в каком мы привыкли представлять себе Варангов по описаниям византийских авторов XII и следующих веков (Никита Хониат, Кодин): они окружают трон императора, составляют некоторого рода гвардию и вооружены топорами. /110/ Так как Франки не встречаются в настоящее время [97] (в XI и XII веках) в виде специальных секироносцев, то можно даже думать, что им принадлежат копья, а секиры — Русским, то есть, что собственно Варангами были только Русские. В высшей степени любопытна характеристика двух национальностей, сообщаемая таким наблюдательным философом и государственным человеком, каким был Пселл. В нравственном отношении Французы представляются нам с обычными признаками галльского характера, подвижными, стремительными только [329] при первом натиске, но при неудаче скоро ослабевающими. Русские отличаются более холодным, флегматическим темпераментом, более сдержанною и менее остывающею храбростью. С внешней стороны различие заключается в том, что одни обнажают поверхность (площадь) щек ( : употребление в этом значении указано в Thesaurus Этьеня) и, по-видимому, подкрашивают их, а другие этого не делают. Опять исконный галльский обычай; Цезарь говорит о Бриттах: omni parte corporis abrasa, praeter caput et labrum superius. Известно также изображение Кельта на Риминийской бронзе (aes Ariminium): гладко выбритое лицо с большими усами на верхней губе. В таком же образе явился пред Византийским двором в начале XII века Норманнский князь, герой первого крестового похода — Боэмунд Тарентский. Цесаревна Анна, тщательно описывая его наружность и цвет его волос, сожалеет о том, что не может определить, какой краски была его борода, потому что (по его щекам и подбородку) тщательно прошла бритва: , (Alexiad. XIII, 10 . 404 ed. Paris). Мы не совсем понимаем, что значит у Анны упоминание об извести или гипсе . Быть может, здесь заключается намек на тот блестящий голубой (caeruleus) состав (vitrum), которым, по описанию Цезаря, намазывали себя кельтские Бритты для внушения страха неприятелям во время сражения: [98] тогда и слова Пселла о поддельной краске будут для нас ясны. Если мы сравним описание норманнского героя, Боэмунда, с изображением наружности русского героя, то есть, Святослава, у Льва Диакона, то характеристика Пселла станет для нас еще более ясною: Святослав имел густые брови, голубые глаза, редкую бороду и т. д. (IX, 11, р. 156 sq.). , , — общие признаки Тавроскифов (ibid, p. 150, 10).

97

97) В более древнее время секира, как известно, была также национальным оружием и у Франков: множество мест, в которых она упоминается, нет нужды приводить. Но все заставляет думать, что в то время, которым мы занимаемся, Франки оставили уже топоры. Иначе зачем же было англо-норманнским писателям, близко знакомым с французским военным бытом, так настойчиво твердить о securis Danica, как об особенности Англо-Саксов? См. об этом ниже.

98

98) Сравни об этом XI главу Girardi Cambrensis, Descriptio Kambriae (ed. Dimock, London, 1868), VI t. (сочинений Гирарда), p. 185.

Не следует думать, что церемониал, которым окружил себя [330] Исаак Комнин, имел какой-либо необычайный характер, соответствующий революционному положению узурпатора, и что Тавроскифы и Норманны занимали здесь чужое место только потому, что они были сообщниками Исаака с самого начала его похода. У Пселла (р. 105) есть другое описание придворного византийского чина, относящееся ко времени императриц Зои и Феодоры (1042 г.) и опущенное нами для настоящего более удобного случая. Из этого описания видно, что и тогда, при двух совершенно законных, то есть, признанных и венчанных императрицах — было тоже самое, что после при Исааке Комнине. «Образ царской власти для двух сестер был тот же самый, какой был в обычае при предшествовавших императорах. Они сидели обе на царском седалище на одной как бы линии, немного уклоняющейся к Феодоре, а вблизи находились жезлоносцы и копьеносцы и люди племени тех, которые потрясают секирою на правом плече. Далее внутрь за ними то, что имело наибольшее благорасположение, и те, которые отправляли подлежащие им дела. Окружала их (то есть, императриц) и другая копьеносная стража, имеющая второе место, как более верная; все при этом стояли со страхом, опустив глаза в землю. После них первосоветники и чин избранный, а затем — получившие второй и третий классы» (то есть, патриции и члены синклита, у Константина Багрянородного): и т. д.

Здесь мы находим совершенно тот же самый придворный /112/ чин, которым был после обставлен Исаак Комнин. Различие в описании состоит только в том, что в одном месте Пселл начинает исчисление

отдельных групп или циклов от императора, а в другом идет от более отдаленного пункта к императрицам. «Племя , потрясающее секирами на плече», очевидно — иностранцы и, без сомнения, те самые «наемники и союзники», которых «кормили во дворцах» византийские императоры Михаил V Калафат и его предшественники, и [331] которые не задолго пред тем Пселлом были упомянуты, то есть, Тавроскифы, прямо названные во втором описании. Слишком далеко повело бы нас сравнение обоих мест Пселла с описанием церемониального приема арабских послов к императорам Константину и Роману (около 945 года). Но мы имеем право сказать, что сличение в высшей степени подробного и даже мелочного описания церемонии, сохраненного нам самим императором Константином Багрянородным (de cerimon. 1. II с. 15), с отрывками Пселла может служить хорошим комментарием к последним и полным доказательством совершенного консерватизма придворных византийских обычаев как при Зое и Феодоре, так и при Исааке Комнине.

Варанги далее упоминаются, но у одного только Скилицы (р. 644), в истории низложения с патриаршества знаменитого Михаила Кирулария. «Когда наступил праздник архангелов, патриарх удалился в одно из городских предместий; а император, опасавшийся, чтобы не произошло какого шума и смятения, ухватился за этот удобный случай и послал отряд военных людей, которые на общеупотребительном языке называются Варангами; они с позором стащили его с престола и, посадив на лошака, отвезли к Влахернскому берегу»: .

Способ выражения Скилицы не дает никакого права заключать, чтобы здесь под Варангами разумелись царские телохранители или лейб-гвардия: это, по его словам, просто военный отряд, . К сожалению, ни Атталиота ни Пселл не передают нам никаких подробностей о низложении Кирулария. Только в похвальной речи последнего умершему патриарху есть немногие намеки, которые, впрочем, мало уясняют дело и могут быть отнесены как к отряду телохранителей, так и к простому военному отряду, посланному распоряжением, вышедшим из дворца. Пселл в вышеозначенном сочинении, напечатанном теперь Сафой (Bibliotheca graeca, IV, 368), /113/ говорит, обращаясь к слушателям: «Вы знаете эту осаду, заключение, оскорбительное пленение и позор; как мой Иисус, он (патриарх) не противопоставил толпе другую толпу, [332] меньшей — большую, то есть, толпе от дворца — толпу из города» ( , ). И здесь противополагается только военная сила, солдаты, городскому населению, гражданам, и дворец, опирающийся на войско, — столичному населенно, стоявшему за патриарха.

Что касается того, что воины, отправленные против Кирулария, назывались Варангами на общеупотребительном языке, то это выражение само по себе вовсе не указывает на простонародный говор, на какое-либо искаженное простонародною речью слово. Здесь, разумеется, именно общераспространенный средне-греческий или византийский язык, которым говорили одинаково и во дворце и на улице, но которого ученый педантизм и чисто внешнее поклонение классической форме не допускали в литературном сочинении, имеющем притязания на красоту и изящество. Скилица хочет сказать только, что слово Варанги не классическое, не освященное древностью, а не то, чтоб это было слово искаженное или простонародное. Слово Русь, ', без сомнения, часто произносилось не только на улице, но и во дворце, а со времени патриарха Фотия и в храме, но тем не менее и это слово принадлежит только к общеупотребительному говору, , классическое же, изящное выражение будет «Тавроскифы». — , ' , пишет Лев Диакон (IV 6 p. 63, 9 ed. Bonn).

В 1066 году, когда судьба Англо-Саксов, также имеющих близкое отношение к последующей истории варяжского корпуса, решалась на полях Сенлэка (Senlac), мы встречаем еще раз Варягов в южной Италии, как бы в доказательство того, что они и теперь не были только царскими телохранителями. В хронике Анонима Барийского отмечено под означенным годом прибытие в Бар-град, все еще остававшийся во власти Греков, какого-то Маврикия на судах с Варангами: Mabrica cum chelandiis venit Bari cum Guaraugi (Muratori V, 153). [99] [333]

99

99) Cp. Lup. Protospath. sab anno 1066. MG. SS. V, 59. Здесь назван quidam ductor Graecorum nomine Mambrita. Ductor, вероятно, перевод слова . Mabrica Анонима несомненно Маврикий, как nabalis exercitus (под 1071 г.) есть navalis exercitus.

Нужно думать, что Бари, центр византийской власти и влияния /114/ в южной Италии, главный военный пункт в борьбе с Норманнами, был таким же почти постоянным местом прохождения и постоя варяжских союзных сил, как и азиатская украйна в Халдии и Армении. Некоторые Варяги оставались здесь, по-видимому, навсегда, обзаводились домом и семейством и были основателями известных фамилий, разумеется, подвергавшихся в той или другой степени итальянизации. Таков был Гримоальд Варяжкин (Grimoaldus de Guaragna, filius Guaragne), играющий важную роль в городских смятениях города Бари в начале XII столетия (Muratori V, 155 sq.). Быть может, это близкое знакомство Варягов с Бар-градом не осталось без влияния и на русский Киев, на скорое установление праздника в память перенесения в Бар мощей Николая Чудотворца, похищенных у Греков Малой Азии (1088 г.). Тогда Бари был уже под властью Норманнов.

1-го января 1068 года вдовствующая после смерти Константина X Дуки императрица Евдокия провозгласила своим мужем и вместе императором Романа Диогена. Это нарушало права, ее собственного малолетнего сына, Михаила Дуки, а также обещание, данное умиравшему первому мужу. Прямой протест против поступка Евдокии последовал со стороны Варангов. Скилица (р. 666) представляет факт в таком виде: «Диоген ночью был введен во дворец, обвенчан с императрицей и тотчас провозглашен императором тайно от всех сыновей императрицы. Тогда же, однако, было поднято большое смятение Варягами, которые не допускали у себя провозглашения Диогена вопреки общему решению ( , ). Но сын ее (Евдокии) Михаил, появившись вместе с братьями, объявили, что случившееся совершилось с их согласия, и тогда они сами (Варяги), сейчас же одумавшись , громкими и пронзительными голосами провозгласили Диогена императором».