Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь
Шрифт:
Поздно. Не успеть.
Дальше всё происходило очень быстро.
Не успевших убраться с дороги угров лавина катафрактов снесла, не заметив. Две сотни Поняткиной тысячи, успевшие выйти вперед, подняли коней в галоп и устремились вверх, навстречу булгарским латникам.
Самоубийственный маневр. Катафракты сбросили их с дороги в считанные секунды.
– Стрелами! Бей! – закричал Духарев. Голос его потерялся в воплях, лязге и треске, но дружина и без того знала, что надо делать.
Дружный залп спешил сразу не менее полусотни катафрактов. Но лавину не остановил. Разогнавшаяся масса латников промчалась по бьющимся на камнях лошадям, по телам упавших и врезалась в плотный строй русов.
Духарев был в третьей шеренге, но длинное копье прошло между двумя шеренгами гридней, ударило в щит Духарева и переломилось. Хруст древка утонул в грохоте боя. В следующую секунду Сергей обнаружил, что гридней впереди него больше нет, а в лицо ему летит еще одно копье. Духарев пригнулся – копье прошло над головой, зато другое угодило в шею коню и пронзило насквозь. И тут же закованный в железо конь катафракта врезался в духаревского жеребца, опрокинул его, оказался сверху (широкое копыто едва не угодило в шлем Духарева) и, развернутый напором задних рядов, повалился набок, выбросив своего всадника прямо на голову Духарева. Они рухнули под копыта атакующей коннице. Ноги Сергея были придавлены содрогающимся в агонии конем, на груди лежал оглушенный (или уже мертвый) булгарский катафракт, и, когда волна латников накатилась на него, Сергей был совершенно беспомощен…
Пчёлко очнулся от боли в боку. Застонал, дернулся…
– Ишь ты, живой… – сказал кто-то. Рус, судя по выговору.
– Добей его, Угорь, – сказал другой. Тоже рус.
Пчёлко, он лежал на животе, лицом в землю, дернулся еще раз, но перевернуться не смог, потому что рус надавил ему на спину.
– Не-е… – ответил тот, кого назвали Угрем. – Воевода добивать не велел. – Рус возился со шнуровкой панциря. Каждое движение отзывалось болью в боку и голове Пчёлки. – Добивать не буду, а бронь возьму. Бронь воевода Серегей брать не запретил.
– А я саблю возьму, – сказал второй, отвязывая Пчёлкины ножны. – Сабля у него добрая. Вишь, каменья на рукояти.
Первый тем временем снял с Пчёлки панцирь.
– А может, все ж таки добить? – спросил второй. – Вишь, у него весь поддоспешник в крови. Всё одно умрет, чё бедняге мучиться?
– Не надо… – прохрипел Пчёлко. – Не надо добивать… Я воеводе вашему… Серегею… родич…
Произнося эту ложь, Пчёлко думал не о своей жизни: умри он, и хозяйка его, Людомила Межицкая, останется совсем одна… Эх, зря он все-таки встал под знамена Сурсувула. Негодный из Сурсувула полководец…
Сильные руки подхватили Пчёлку, перевернули. У булгарина от боли потемнело в глазах, а когда зрение вернулось, он увидел над собой двух русов: одного постарше, усатого, второго – совсем молодого, с гладким лицом.
– Ну-ка повтори, что сказал! – потребовал молодой.
– Я воеводе вашему Серегею – родич, – повторил Пчёлко, борясь с болью и тошнотой, держась лишь осознанием того, что его жизнь нужна Людомиле.
– Да ну? – насмешливо произнес молодой. – Слыхал, Угорь? Ну-ка расскажи, какой он, воевода Серегей?
– Большой, – сказал Пчёлко. – Повыше меня на голову и в плечах пяди на две пошире. Лицо круглое, волос светлый, ходит, как рысь крадется…
– Всё правильно, – согласился тот, что постарше.
– …Только родичей у него тут нет! – перебил младший. – Все знают: воевода пришел из кривской земли.
– Жена у него есть, – с усилием выдавил Пчёлко. – Сладислава… И брат у нее… У вас его Мышатой зовут… Я им родич… Я – Пчёлко Радович… Скажите воеводе… Он знает…
Лицо руса он теперь видел сквозь розовую дымку – только общий контур.
– Ну-ка, Угорь, бери его, – сказал молодой. – На моего коня сажаем…
Пчёлку подхватили и усадили на лошадь. От боли он на некоторое время впал в беспамятство. Очнулся, уткнувшись лицом в жесткую гриву. Лошадь под ним двигалась шагом. Молодой рус придерживал Пчелку за пояс, чтоб тот не свалился.
– Терпи, булгарин, – сказал он. – Коли не соврал да не помрешь, саблю я тебе отдам. Негоже гридню родичей батьки своего обирать.
Пчёлке повезло. Лекарь русов так ему и сказал: повезло. Меч усатого руса вошел неглубоко – застрял в зазоре панциря, а рану тканью залепило, так что и кровью Пчёлко не истек. Бронь попорчена, на шлеме – вмятина, на голове – шишка, в боку – дырка. Но живой. Лекарь рану почистил, залепил целебной кашицей, напоил целебным отваром. Уложили Пчёлку рядом с ранеными русами. Молодой рус по имени Зван сказал Пчёлке:
– Спи пока. Воевода Серегей вдогонку за вашими поскакал. Вернется – скажу о тебе.
Глава четвертая
Были сборы недолги…
Духарева выручили фемные катафракты Калокира. Высадившиеся выше по течению всадники патрикия в бою не участвовали, но сразу двинулись к Доростолу. Хитрый патрикий решил: может, удастся войти в город под видом своих – ведь булгарские катафракты экипированы по образцу византийских.
Не получилось. Вернее, Калокир не рискнул присоединиться к булгарской коннице, втекавшей в ворота. А присоединился бы – что толку? С полутысячей – против нескольких тысяч Сурсувула. Знал бы патрикий, что в одном из возков, въезжавших в ворота Доростола, находится сам кесарь Петр, увезенный телохранителями с поля боя, возможно, и рискнул бы…
Но Калокир не знал. Поэтому он подождал, пока отступающее воинство пройдет по дороге (тысяч пять копий насчитал), да и двинулся в обратную сторону…
…И поспел как раз к началу атаки булгарского арьергарда.
И оказались булгарские катафракты сами в точно таком же положении, что и немногим ранее – русы. Конечно, херсонитов было поменьше, и были они и не столичными, а фемными всадниками, но всё равно херсонесские ромеи были обучены намного лучше скороспелой булгарской конницы. Да и ударили они в спину увязшей в русских порядках булгарской тысяче.
В общем, когда Духарева извлекли из кучи мертвых тел, битва была закончена и практически все булгары перебиты. Но дело свое они сделали: удержали погоню и дали возможность Сурсувулу беспрепятственно уйти в Доростол.
В лагере русов Пчёлко провел пятнадцать дней. Воевода Серегей его признал и поведение своих гридней одобрил. Уехал булгарин, когда стало ясно, что рана начала подживать. Отпустили Пчёлку беспрепятственно. Более того, дали коня и вернули саблю: гридень Зван сдержал обещание. Еще Пчёлке дали медную бляху, на которой была оттиснута печать великого князя киевского. Эту бляху надлежало показывать при встрече с русами и их союзниками: уграми и печенегами. Бляху Пчёлке добыл воевода Серегей.