Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь

Мазин Александр Владимирович

Когда гридь привела Рогнеду, Славка в бессильной ярости заскрипел зубами. Стороживший его нурман покосился на пленника, но делать ничего не стал: связан Славка был умело и надежно.

Вои Владимира подтащили княжну к своему князю, бросили перед ним на колени.

Владимир ухватил Рогнеду за растрепанные волосы, запрокинул ей голову. Лицо княжны было вымазано сажей, как у запечной девки, но одежка дорогая, бархат с аксамитом, – выдавала.

Владимир пальцем поддел застежку Рогнедина плаща, сорвал

его и бросил на забрызганный кровью княжий помост.

– Что ж ты личико свое красное так замарала? – спросил он насмешливо. – Готовишься к участи печной девки? Видишь, старый? – крикнул он Роговолту. – Дочка твоя сама себя в холопки посвятила. Скажи, чем умыть тебя, красна девица? Водицей колодезной или кровушкой братьев твоих?

Рогнеда не отвечала. Владимир разжал пальцы, и голова девушки бессильно упала. Владимир смотрел на нее сверху, и лицо его выражало сомнение: как поступить? Должно быть, не ожидал он такой покорности от дерзкой на язык полоцкой княжны.

Может, надеется, что за ее покорность сын Святослава пощадит ее родичей?

Ну коли так, то надеется она напрасно!

Владимир расстегнул боевой пояс, передал отроку.

Догадливые гридни опрокинули княжну на спину, прижали ее руки к помосту. Рогнеда не сопротивлялась. Да и смешно было бы женщине сопротивляться здоровенным воинам.

Нурманы заухмылялись, предвкушая развлечение. Гридям Владимира подобное было привычно. Не впервой князь девок силком брал.

Владимир развязал гашник, спустил штаны, выпростав наружу напружиненный уд, опустился на колени, задрал Рогнедин подол, обнажив белые ровные ноги. Навалился сверху, помог себе рукой…

Рогнеда вскрикнула тонко, дернулась… Владимир заворчал, как сердитый пес…

Славка закусил губу, он хотел зажмуриться, но продолжал смотреть. На ухающего Владимира, на жалобно постанывающую княжну, на ее голые ножки, раскоряченные широким телом Владимира… На ее темные ступни…

И тут Славку будто пробило. Он закрыл глаза и как будто воочию увидел узкие, гладкие ступни Рогнеды… И они были другими!

Славка открыл глаза.

Ничего не изменилось. Нурманы похохатывали, дружинные гридни глядели равнодушно, Роговолт и его сыновья глядели в сторону, Владимир, пыхтя, насиловал девушку…

Славка крепче закусил губу, чтобы не выдать себя злой улыбкой. Теперь он точно видел, что Владимиру досталась не белая лебедь, а серая уточка. Уточку, конечно, тоже жалко…

Владимир ухнул особенно сочно – и отвалился. Бедная девушка осталась лежать распяленная, вздрагивая и всхлипывая.

Нурманы глядели на нее с интересом, но без алчности. Прошлой ночью они изрядно подрастратили семя в захваченном городе.

Владимир встал, обтер Рогнединым плащом розовое с обмякающего уда, подтянул штаны, поглядел сверху на обесчещенную девку. Отдать ее гридням или оставить наложницей?

Пожалуй, второе привлекательней, решил Владимир, и набросил плащ на ту, кого он полагал полоцкой княжной.

Теперь предстояло решить участь ее родичей.

В живых их оставлять нельзя, это ясно. Но и тут имелся выбор. Отдать их нурманам – на долгую и лютую смерть или – подарить им смерть легкую и быструю?

Еще недавно Владимир склонялся в первому, но сейчас, утолив похоть, князь подобрел.

Кликнул сотника, кивнул на Роговолта с сыновьями, показал жестом: вывести и прикончить.

Теперь предстояло разобраться с остальными пленниками.

Всех полоцких воев, кто оставался в живых, нурманы собрали в одном углу. Живых было немного: десятка полтора. Зато все – целые или легкораненые. Остальных добили нурманы. Они бы порезали всех пленных, поскольку по уговору их ярла с Владимиром все пленные принадлежали князю. Однако в случае продажи рабов ярлу и его людям принадлежала пятая доля. А жадность нурманов вошла в поговорку так же, как и их жестокость.

– А я тебя запомнил, – сказал Владимир, останавливаясь над связанным Славкой. – Ты славно бился, отрок! Пойдешь ко мне в дружину?

– Я не отрок, – буркнул Славка. – Я – гридень. Твои нурманы с меня пояс содрали.

– Гридень, значит… А годов тебе сколько?

– Восемнадцать.

– Молодой. Помирать не страшно?

Славка промолчал. Но глаз не опустил. Глядел с вызовом.

Но Владимир, похоже, не оскорбился.

– Так пойдешь ко мне в дружину, хоробр?

– Нет! – отрезал Славка.

– Да ну? – Сын Святослава, похоже, удивился. – Ужели смерть слаще?

Очень хотелось Славке сказать что-нибудь дерзкое: мол, лучше помереть, чем служить рабичичу. Кабы снасильничал Владимир Рогнеду, а не какую-то девку, так бы и ответил. Но скажи он так – и Владимир его точно убьет. Как ни храбрился Славка, а помирать все равно не хотелось.

– Присяге изменять не стану, – мрачно произнес он. – Меня мой князь не отпускал.

Владимир засмеялся.

– Я твоего князя в Ирий послал, – сказал он. – Свободен ты от клятвы, гридень.

– Помечтай! – не сдержавшись, все-таки сдерзил Славка. – Скорей мой князь сам тебя в Ирий отправит! Я не Роговолта, а Ярополка Киевского дружинник!

Но Владимир и тут не осерчал.

– И что же позабыл в Полоцке дружинник моего брата? – осведомился он.

– А ты у брата и спроси, – буркнул Слава.

– Нахальный ты, – отметил Владимир. – А вот отдам тебя нурманам, они тебе быстро язык развяжут. Эй, ты, как тебя… Хюрнинг! – окликнул он по-нурмански ближайшего хирдманна. – Возьми-ка этого храброго гридня да подпали ему пятки. Хочу я узнать, кто его друзья-родичи да для чего он в Полоцк заявился.

– Все узнаешь, конунг! – пообещал скандинав. – Я его сделаю разговорчивым!

– Кто мои родичи, я тебе и так скажу! – с яростью (лучше бы ему в бою помереть!) выкрикнул Славка. – Отец мой – воевода киевский Серегей, а брат…