Варяжский десант
Шрифт:
– Это не костры! Это какой-то волшебный свет. И факелы… Встань, Торхадд Мельдун, выйди на ют, посмотри! На это стоит посмотреть!
– Лень мне вставать. Будь, Бард, моими глазами. Расскажи.
– Твое предсказание сбылось, Торхадд! Нас встречают валькирии.
– Много?
– Десятки… Нет! Больше сотни!
– Они кричат ругательства?
– Да. Две валькирии подрались из-за нас.
– Мужчин много там?
– Я вижу только одного. Он спешит к дерущимся валькириям, машет, приказывает прекратить драку…
– Это
– Я просто взволнован…
– Не удивительно.
– Они приготовили нам пир – я вижу легкие столы с тончайшими ножками, сделанные не из дерева, а из металла… думаю, серебра… да нет, серебро бы согнулось… И еще из чего-то белого, блестящего, как лед. Тут хватит места на всех – и на них, и на нас… И на ярлов, и на кэрлов, и даже на трэлов!
– Действительно отдельный стол с объедками?
– Нет-нет! Везде невиданные, красивейшие блюда! Невиданные ягоды, огромные, листья свежей зелени, разноцветные кружки2 нарезанных овощей… Не знаю, что это за плоды, но это потрясающе выглядит… Встань, посмотри сам.
– Я ничего не увижу, Бард.
– Почему?
– Мои глаза уже давно смотрят внутрь меня.
– Внутрь тебя?
– В душу.
– Ну, понятно… – Бард запнулся, не зная, что и сказать.
– Там что-то готовят на огне? – спросил Торхадд, принюхиваясь.
– Да! Отдельно жарится мясо. Пятнадцать, нет, двадцать валькирий что-то готовят на удивительных голубых огоньках! А сколько сосудов с напитками стоит на столах, самых разных цветов. Прозрачные и блестящие, искрящиеся кувшины и крынки. И много чар, кувшинов, посуды изо льда – прозрачнейшего, чистейшего льда! Невиданные угощения!.. Не перескажешь! Я и во сне такого не видел, Тархадд!
– Чем они вооружены, валькирии?
– Ничем! У них нет с собой оружия.
– Оружие сложено отдельно?
– Да нет, не видно. Луки, стрелы, щиты, мечи – ничего такого…
– Большие у валькирий крылья?
– У них нет крыльев.
– Как же они летают?
– Они не летают. Две валькирии сейчас кусаются и выдирают волосы друг другу… Одна валькирия у другой сорвала с головы кожу вместе с волосами, с рыжими волосами, но вместо крови у той, у которой сорвали, на голове сразу выросла новая кожа с еще более красивыми черными волосами! Вот чудо! Теперь они царапаются!
– И визжат на разные голоса?
– Нет. Они царапаются молча. Визжат другие валькирии.
– Я слышу. «Мослом в сопелку ей!», «В торца! Нук, по сопатке!»
– Что такое «сопатка», Торхадд?
– Колдовство, заклинания… У нас, в Сизых Фьордах, нет этого слова.
– «В торца по хрюкалу!»
– Это, похоже, совет…
– «Ментовская сиповка!»
– Скрытые знания доступны валькириям, это уж так!
– «Шмач разорви ей!»
– Указывает, как поступить в сложном случае, верно?
– «Буркалы вырви ей, выбей моргалы!»
– Клич боя? На молитву не похоже…
– «Сейчас свои гланды проглотит, зассыха!»
– Да, мастерицы валькирии: так наговорами и сыплют!
– А где же прячутся их мужчины?
– Им негде прятаться, здесь все открыто.
– А за холмом?
– Едва ли, Торхадд. Ведь мы успеем перебить всех женщин, пока мужчины из-за холма добегут сюда!
Женский вой разочарования пронесся над побережьем и стих.
– Какой скорбный звук… Одна из них погибла, Бард?
– Нет. Просто их разняли. А остальные застонали от огорчения. Ведь схватка завершилась, не выявив победившую!
Уже подбегая к дерущимся, Аверьянов увидел, как между схватившимися не на шутку Зиной и Галей вклинился небольшой пес, молодой шарпей. Следом за ним к девочкам подскочила интеллигентного вида женщина лет шестидесяти с небольшим и в одно касание раскидала сцепившихся в разные стороны.
Раздавшийся стон разочарованных болельщиц был столь громок, что докатился, наверное, до моря Баффина на севере и до мыса Канаверал на юге.
Благодарно кивнув миротворщице с собакой, Николай поднял руку, обращаясь ко всем:
– Тише! Тишина! Ша! Чтоб этого больше не было! Предупреждаю: при возникновении хотя бы еще одного конфликта контракт будет расторгнут с обеими дерущимися, ругающимися сторонами: разбираться, кто прав, а кто виноват, будете без меня уже, на Тверской. И второе – что касается ругани. Тут везде поставлены лингвистические маяки. В пределах трех километров вокруг вот этого холма – Оленьего Холма – все понимают друг друга независимо от того, кто на каком языке говорит, понятно?
– Понятно.
– А дальше как? Если четыре километра?
– А дальше надо языки учить! Или брать переводчика.
– И я добавлю от себя… – выступила пожилая дама, взяв шарпея на руки. – Учтите, девочки, я здесь присутствую. И распоясаться никому не дам. Если хоть одна из вас… то я такую сразу, без раздумья. Чуть что – к себе на родину быстрее собственного визга улетишь. Чтоб женщину СССР вы не позорили! И фермеров не обижать мне, все слыхали? Это ростки нового, плоды возрождения России!
– А это все же фермеры? – спросил кто-то из толпы.
– Ага, – кивнул Аверьянов. – Специально собирали. В глухих районах дальнего зарубежья.
Он уже не помнил, что, кому и зачем он врал. За последние часы его биологического времени ему пришлось выплеснуть из себя такое количество лжи во спасение, откровенной брехни и уклончивой полуправды с существенными недоговорками, что голова шла кругом.
– Вы потом поймете, что здесь происходит, – авторитетно сообщила публике пожилая дама. – А пока от вас требуется только одно: не раздражать и не беспокоить. Ведите себя естественно в предложенной ситуации. Верно? – Она повернулась к Аверьянову.