Вас зовут «Четверть третьего»?
Шрифт:
Наш толстый и неповоротливый латинист ненавидел меня, кажется, не меньше, чем я ненавидел латынь. Он принципиально не поставил бы мне больше тройки даже за самый блистательный ответ. А я счел бы себя оскорбленным, если бы получил по латыни больше, чем тройку. У меня неплохая память. Я кое-как усвоил латинские склонения и спряжения – они запоминались почему-то довольно легко.
Но я жалел время на латынь.
То, что задавалось, я прочитывал только один раз – достаточно!.. И поэтому на семинарах и зачетах я отвечал коряво, дубово, запинаясь, мучительно вытаскивая из памяти нужные слова.
Я получал свою заслуженную тройку и счастливо улыбался, как будто мне назначили повышенную стипендию. А толстый латинист, выводя мне отметку, усмехался и качал тяжелой лысой головой. У него была такая усмешка, как будто он знал о том, что произойдет через несколько лет.
Как будто он знал, что я буду потом жалеть об этих тройках.
А сейчас я рад, что изучал латынь хоть так, рад, что запомнил из нее хоть что-то. Какие-то фразы, какие-то слова…
Наверно, не знай я их, все, что произошло, – произошло бы не со мной, а с кем-то другим. А я уже не представляю себе, как можно было бы жить, если бы это произошло не со мной.
…Мы сидели с Витькой у костра. У обыкновенного костра, какие разжигают в дороге все путники.
В пяти шагах от нас стоял взятый напрокат «москвич». Мы ехали к морю. Ехали отдыхать. Вдвоем. Мы ведь старые друзья – еще с детства.
Когда-то мы вместе бегали в первые классы московской сто двадцать шестой школы. Она стояла в глубине двора, за гостиницей «Пекин», возле площади Маяковского. Это была мужская школа.
А потом ниши классы переформировали, потому что снова стали вводить совместное обучение мальчиков и девочек. Мы с Витькой попали в разные школы и после этого только ходили друг к другу в гости.
Через несколько лет разные институты растащили нас в разные стороны, и мы не виделись бездну времени. Встретились вот только три месяца назад на улицах города, где оба живем и работаем уже около двух лет, и решили провести отпуск вместе.
Витька сейчас кибернетик. Он работает на оборону, засекречен с головы до пят, и поэтому неудивительно, что я ничего не знал о нем. А я юрист. Витька не ходит в суд, и поэтому неудивительно, что он ничего не знал обо мне.
В общем, мы сидели у костра. У последнего костра перед Симферополем. Завтра мы должны были ночевать уже в ялтинском кэмпинге.
Мы варили на костре суп из говяжьей тушенки и смотрели на звезды. Их было очень много на густо-черном крымском небе. Мне показалось, что одна из звезд движется. Я даже не обратил на это особого внимания. Наверно, какой-нибудь очередной спутник. Их ведь сейчас полно над Землей – и наших, и американских. Отсюда не разберешь, чей он и зачем он летит над нами.
И, значит, не стоит ломать себе над этим голову.
Надо просто наслаждаться южной ночью, и костром, и теплой землей, на которой можно растянуться. Не так уж часто приходится в нынешние времена нашему брату, горожанину, сидеть у костра…
Мы доедали суп из тушенки, когда что-то темное и круглое бесшумно пролетело над нами.
– Смотри! – крикнул Витька и задрал вверх голову.
Я тоже задрал вверх голову и увидел, как очень большое черное пятно одну за другой глотает звезды и выбрасывает их сзади.
– Похоже на летающую тарелку, – сказал Витька.
– Ты читал Мензела? – отозвался я. – Он доказывает, что летающие тарелки – это оптический обман.
– Я, конечно, читал Мензела… – Витька усмехнулся и снова взялся за котелок с супом. – Но то, что мы сейчас видели, не похоже на оптический обман.
Чай мы пили молча. Мы думали. Сейчас было над чем думать. Что-то большое и черное ведь действительно пролетело. И бесшумно. Не птица же!..
Когда мы укладывали в рюкзак пластмассовые кружки, Витька снова толкнул меня.
– Смотри!
Я быстро поднял голову. Черное пятно летело обратно. Такое же большое и бесшумное. Оно не было оптическим обманом – я никогда не страдал галлюцинациями. Витька был прав, и ошибался, наверно, Мензел. Это была типичная летающая тарелка. У нас ведь нет еще таких аппаратов, которые бы летали бесшумно.
Она исчезла так же быстро, как и появилась, эта тарелка. Ни следа, ни звука, ни запаха. Пойди докажи, что видел ее! Над загадками ведь приходится думать. А нам – лень…
Витька хотел загасить костер, но я остановил его: – Подожди. Пусть догорит сам. Когда-то еще нам придется сидеть у костра…
Мы закурили, блаженно и неторопливо затягиваясь. Как немного, в сущности, нужно человеку для счастья! Костер в степи, котелок супа, сигарета…
Легкий ветерок потянул над землей. Поле громадной, выше человеческого роста, кукурузы слева от нас задвигалось, зашуршало.
Может, именно поэтому мы и не услышали, как прошел по кукурузе человек. Мы увидели его уже тогда, когда он вышел из зарослей.
Тонкая, невысокая фигурка в спортивном костюме медленно приближалась к нам. То ли мальчишка, то ли девушка – в темноте не разберешь.
Мы сидели молча и ждали, и курили.
Я почему-то подумал, что эта фигурка может быть связана с таинственным черным пятном, которое только что дважды пролетело над нами.
Хорошо, если бы это было так – все какой-то путь к разгадке.
Наверно, Витька думал о том же.
Но мы ничего не сказали друг другу. Мы ждали и смотрели на приближающуюся фигурку.
Человек шел медленно. Он останавливался, смотрел на нас, делал несколько робких шагов и снова останавливался. Теперь уже было понятно, что это женщина – мальчишки смелее. И я чувствовал, что нам нужно сидеть и ждать. Если мы поднимемся навстречу – женщина испугается.
И мы ждали – молча и терпеливо.
Наконец, она подошла – стройная, тоненькая, обтянутая поблескивающим в свете костра спортивным костюмом. Она была молода – совсем девчонка. Черноброва и черноволоса. Но, главное, она была красива. Черт возьми, я никогда в жизни еще не видел такой красивой девушки! Было в ее лице что-то величаво-спокойное, античное.