Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
В одном из классов за партой сидел Алёша-снайпер. Его ноги не помещались под скамейкой, длинная фигура возвышалась над полированной крышкой.
Он любовно и тщательно оглядывал парту и с сожалением говорил:
– Тут у меня и буквы были вырезаны: А. М. Эх, другая парта, верно! Или краской затёрли…
Перед Алёшей стоял вожатый Митя.
– А ты, кажется, здесь вожатый теперь? – спросил Алёша. – Я ведь помню тебя. Когда мы уходили на фронт, ты был в седьмом, кажется?
– В седьмом. А теперь в девятом. Учусь! С ребятами воюю! –
– А что, трудный состав? – деловито осведомился тот. И, не дожидаясь ответа, серьёзно сказал: – Главное – дисциплина. Ты их, знаешь, сразу приучай. Дисциплина, брат, великое дело!
Он вскочил, прошёлся по классу и, остановившись перед Митей, щёлкнул пальцами:
– Сразу приучай! А то потом ох и трудно будет! Вот где я это понял – на фронте! Там, знаешь, с нами нянчиться некому.
Алёша присел рядом с Митей, указал глазами на дверь и понизил голос:
– Это здесь ведь учителя уговаривают, объясняют, прощают… а там фронт… война… приказ… Дисциплина – это всё!
– Точно! – решительно подтвердил Митя. – Ребят распускать никак нельзя!
Алёша посмотрел на него и вдруг расхохотался.
– По себе знаем, верно? Мы один раз тут такую штуку устроили!.. – с увлечением сказал он.
Перебивая друг друга, они стали вспоминать первые годы учёбы, свои проделки и шалости, учителей и строгого директора.
– Ух ты! Я его и сейчас побаиваюсь. А ведь чего, кажется, – добрейший человек!
– Алёша! Митя! – донеслось из коридора.
Глава 3
Семья Трубачёва
Отец Васька, Павел Васильевич, работал мастером в паровозном депо. Павел Васильевич любил своё дело. К паровозу у него было особое отношение. Большое ворчливое чудовище, выдувающее пар из своих ноздрей, казалось ему живым. В разговорах с Васьком он любил употреблять выражения: «здоровый паровоз», «больной паровоз».
Васёк запомнил рассказы отца:
«Стоит пыхтит, хрипит, тяжело ворочается. Ну, думаю, захворал дружище. Надеваю свой докторский халат, беру инструмент и давай его выстукивать со всех сторон…»
Васёк слушал, и в нём росло дружелюбное отношение к этой железной голове поезда.
Павел Васильевич мечтал, что из Васька выйдет инженер-строитель или архитектор. Он будет строить лёгкие и прочные железнодорожные мосты или дома с особыми, тщательно обдуманными удобствами для людей.
Сам Павел Васильевич – выдумщик и мастер на все руки.
Квартира Трубачёвых была обставлена красивой и замысловатой мебелью его работы. Круглый шкафчик вертелся вокруг своей оси. Посреди комнаты стоял обеденный стол с откидными стульями.
«Всякое дело любит, чтобы человек в него душу вкладывал», – говорил Павел Васильевич.
Жена его была женщина слабая, болезненная, но о болезнях своих говорить не любила. Она сама справлялась со своим маленьким хозяйством и всегда знала, что кому нужно. Отец и сын обожали мать; тихая просьба её была законом и исполнялась обоими беспрекословно.
Павел Васильевич сам занимался с сыном. Васёк учился на «отлично». Всякая другая отметка была неприятной новостью.
В таких случаях Павел Васильевич, собрав на своём лбу целую лесенку морщин, останавливался перед сыном и спрашивал:
«Как же это ты? Язык заплелся или голова не варила? Ведь ты же этот предмет как свои пять пальцев знаешь!»
В прошлом году мать Васька слегла и больше уже не вставала.
У Павла Васильевича стало много домашних забот, но к занятиям сына он по-прежнему относился внимательно.
Каждый вечер оба подсаживались к кровати матери, и она, опираясь локтем на подушку, слушала, как Васёк отвечает отцу заданный урок.
Смерть жены была тяжёлым ударом для Павла Васильевича.
Он не находил себе места в осиротевшем доме, растерянно бродил из комнаты в кухню и молча сидел за столом, опустив на ладонь свою большую рыжеватую голову. И только при виде сына вскакивал, суетился, перекладывал что-то с места на место, приговаривая:
– Сейчас, сейчас! Умойся, сынок! Или, может, покушаешь сначала, а? И потом погулять пойдём, а?
Васёк молча смотрел на него, потом утыкался лицом в подушку и плакал. Отец присаживался рядом, гладил его по спине и повторял:
– Что ж поделаешь, сынок… Пережить надо…
Или, крепко прижимая к себе мальчика, шептал ему, смахивая с усов слёзы:
– Папка с тобой, Рыжик. Папка от тебя никуда…
И действительно, всё своё время Павел Васильевич отдавал сыну.
Кроме Трубачёвых, в квартире жила ещё шестнадцатилетняя соседка Таня. Ещё при жизни матери Васька Таня приехала из деревни со своей бабушкой, потом бабушка умерла, и Таня привязалась к семье Трубачёвых.
Павел Васильевич устроил девушку на работу в изолятор при детском доме. Вечерами Таня училась в школе для взрослых.
Павла Васильевича она побаивалась и слушалась его, а Васька жалела и после смерти матери утешала как могла.
Васёк любил забегать в маленькую светлую комнатку Тани с широкой бабушкиной кроватью и горой подушек. Пёстро раскрашенный глиняный петух с иголками и нитками напоминал ему раннее детство, когда, бывало, услышав его капризы, бабушка Тани сердито говорила:
– Это что ещё такое? Пойду за петухом… Он у меня этого страсть не любит!
Васёк затихал, а когда вырос, часто смеялся над собой и просил:
– Расскажи, мама, как я Таниного петуха боялся… Павел Васильевич, оставшись без жены, думал про Васька:
«Я теперь ему отец и мать».
Он недосыпал ночей, стараясь поддерживать тот порядок, который был при жене, боялся в чем-нибудь отказать сыну и, когда кто-нибудь замечал ему, что он похудел и осунулся, озабоченно отвечал:
– Это пустяки. Вот с хозяйством я путаюсь – это верно… Надо бы сестру выписать, да не знаю, приедет ли.