Васек Трубачев и его товарищи (книга 3)
Шрифт:
— Пожалуй, что и плохо. По таким, отметкам я никак не могу определить, где ваше слабое место. Неужели уж так хорошо все знаете? Надо будет назначить проверку.
— А ты бы не предупреждал. Костя, что будет проверка, — советовал ему Одинцов.
— Нет, почему же? Подготовьтесь. Какой же смысл в том, чтобы вы ошибались!
Костя не раз, как бы мимоходом, говорил о том, что к весне их занятия должны быть окончены.
Как-то к Трубачевым забежала Таня. Она часто видела Костю в райкоме комсомола.
— Затосковал ваш Костя, на фронт просится. Весной, верно, уйдет.
Васек и Саша опечалились.
— Анатолий Александрович весной, наверно, тоже уедет Он говорил, что его с комсомольцами в колхоз пошлют работать. Останется у нас одна учительница, — озабоченно сказал Васек.
— Весной много воды утечет, — пошутила Таня и, вздохнув, стала прощаться.
— Опять надолго уходишь? Ты совсем забыла нас! — с обидой сказал ей Васек. Таня обняла его:
— Никогда не говори так. Я ведь учусь и работаю, боевую подготовку прохожу!
— Это зачем же тебе понадобилось? — строго спросила тетя Дуня.
— Мало ли зачем! Многие комсомолки проходят…
Васек с уважением посмотрел на Таню. Таня заметила его взгляд и за — смеялась.
Васек представил себе, как она марширует, и тоже засмеялся.
— Ну, не забыли еще свои смешки-пересмешки? — добродушно пошутила тетя Дуня.
— Нет, не забыли, — ответила Таня, но смех ее вдруг умолк.
Она быстро встала и пошла к двери. На пороге оглянулась и неожиданно шепотом сказала:
— А та партизанка в селе Петрищеве была наша, московская, комсомолка — Зоя Космодемьянская.
Глава 15
ПОДНОСЧИК СНАРЯДОВ С 4-й БАТАРЕИ
Несмотря на то что стоял уже март и изредка сквозь снежные тучи пробивалось солнце, погода была морозная, резкие ветры наметали по обеим сторонам улиц сугробы. В не защищенных заборами дворах люди, выгадывая более короткий путь, протаптывали новые дорожки, похожие на кривые улицы и переулки. Иногда откуда-то из парка на маленький городок налетала снежная метель и в двух шагах прятала от человека знакомое крыльцо. А то из белых туч начинал падать на землю тихий, кроткий, ласковый снежок; он ложился на шапки, воротники и волосы и тут же таял от близости человеческого тепла.
В один из таких дней в госпиталь привезли тяжелораненых.
Васек вместе с ребятами стоял во дворе и смотрел, как санитары осторожно выносят из машины носилки, как старшая сестра в халате и теплом платке, озабоченно хлопочет, распределяя раненых по палатам. Нина Игнатьевна не позволяет ребятам помогать, но они стоят наготове, украдкой поправляют сбившиеся одеяла, открывают пошире двери, провожают каждые носилки. Им хочется сказать раненым какие-то теплые слова, дотронуться до чьей-то бледной руки, выразить сочувствие, ласку.
— Вы не бойтесь, вы поправитесь. У нас хорошие доктора, — выскакивая во двор без пальто, шепчет Нюра бородатому пожилому красноармейцу.
За пожилым красноармейцем санитары выносят из машины носилки с молоденьким бойцом, почти мальчиком. Ребята смотрят на бледное безусое лицо, на запекшиеся от жара пухлые губы, жадно хватающие морозный воздух, на втянутые щеки с лихорадочным румянцем. Голова раненого в расстегнутой шапке с ушами беспокойно съезжает с подушки, глаза в беспамятстве блуждают по сторонам. Ребята подходят ближе. Васек идет рядом, поддерживая носилки.
— Отойди, отойди — сестрица рассердится! — хмуро шепчет санитарка.
Васек нехотя отходит. Раненый поворачивает голову, его беспокойный взгляд провожает мальчика и упирается в высокие сугробы, наметенные около крыльца. Мягкие снежинки тают на его горячих щеках, оставляя мокрые следы.
— Товарищ комбат… Это я, Вася Кондаков… Товарищ комбат! — вдруг жалобно окликает раненый, приподнимаясь с подушки.
Старшая сестра быстро подходит к санитарам:
— Бредит… Несите скорей!
— Он тяжело ранен? В какую палату? Что с ним? — допытываются у взрослых ребята.
— Не мешайтесь тут! — сердится Грозный. — Где не можете помочь, там не мешайтесь.
Мальчики и девочки идут за школьным сторожем в его каморку, усаживаются на сундуке, покрытом цветным половиком.
— Комбат… Кто это комбат? — встревоженно спрашивает Лида.
— Комбат — это командир батареи, да, Иван Васильевич? — говорит Коля Одинцов, вопросительно взглядывая на Грозного.
— А он сам — Вася Кондаков, — шепчет Нюра.
— Хоть бы узнать, что у него! — вздыхает Сева.
— Нина Игнатьевна сама еще не знает. Потом можно будет спросить, — говорит Саша Булгаков. — Посидим тут немножко, а после обхода врачей спросим.
— Нечего тут сидеть, идите по домам!.. — вмешивается Грозный. — Ты что в одном платье выскочила? — нападает он вдруг на Нюру. — Где твое пальто?.. Одевайтесь сейчас же и идите по домам!
— Да мы только узнаем об этом Васе! — просит Лида.
Но Иван Васильевич выпроваживает их из госпиталя:
— Идите, идите! Не до вас тут.
Васек и его товарищи нехотя уходят.
Снег становится гуще, но ребята не замечают, что на воротниках и шапках у них нарастает белый мех.
— Почему он так крикнул: «Товарищ комбат… Это я, Вася Кондаков…»? — задумчиво вспоминают они.
А в палате для тяжелораненых лежит комсомолец Вася, подносчик снарядов с 4-й батареи. Ему чудится, что он стоит на коленях около большого ящика, похожего на портсигар, и старательно очищает ветошью снаряды от масла. Вокруг широко раскинулось снежное поле, от белизны его саднит в глазах, мороз цепко держит пальцы.