Васек Трубачев и его товарищи (книга 3)
Шрифт:
— Нехорошо, правда, ребята, с вашей стороны… — расплакалась и Надя Глушкова.
Васек, оскорбленный до глубины души за любимого учителя, думая о чем-то своем, медленно сказал:
— Он всегда был с нами, он нигде и никогда не оставлял нас… Он был у меня перед глазами в лесу в ту ночь, когда мы не знали, куда идти… Мы всегда крепились, потому что помнили его… — Он глубоко вздохнул и поглядел на ребят. Горькая улыбка тронула его губы. — И теперь мы будем его еще больше любить… Ребята знают правду о своем учителе!..
Все замолчали. С фотографии как живой смотрел Сергей Николаевич.
— Как несправедливо нападают люди! Даже не подумают хорошенько, не поставят себя на место другого, — с грустью сказал Сева.
Мазин вдруг сорвался с места:
— Эх, Сашка, а ты еще собираешься быть учителем! Да ведь учителя все прямо на части рвут! Чего сами не могут, так от учителя требуют. И чуть что — он же виноват во всем. Если бы Сергей Николаевич Митю послал с ребятами, а сам остался, сказали бы, что он весь класс на вожатого свалил, а сам выбрал только семь крепких ребят… Мало ли чего нашлось бы сказать!.. Нет, Сашка, ребята лучше всех понимают своего учителя. Вот в прошлом году был у нас сбор, так я его до сих пор помню. И то слово, что дал Сергею Николаевичу, сдержу. Я еще докажу ему, какой я товарищ! — возбужденно закончил Мазин.
— Ты уже доказал, Мазин!.. Ты сдержал слово, Коля! — горячо заговорили вокруг.
— И еще докажу! Я не на один раз слово давал — я теперь всю жизнь с этим словом буду жить! — Мазин стукнул кулаком по столу к замолчал.
В комнате стало тихо.
Потом Саша сказал:
— Я, конечно, все равно буду учителем. Я не испугаюсь никаких трудностей. Если только ребята меня будут любить… Как вы думаете, будут?
Товарищи посмотрели на Булгакова внимательными, как бы проверяющими глазами. Под этими взглядами Саша выпрямился, машинально пригладил на своей круглой голове отросшие волосы и, шире раскрыв серьезные черные глаза, не мигая уставился на ребят. Будут или не будут его любить будущие ученики — для Саши был вопрос жизни.
— Будут! — сказал наконец Одинцов.
— Будут, будут! — уверенно повторили за ним товарищи.
— Только ты держись с ними строго, как Сергей Николаевич. Не распускай, понятно? И если уж сказал нужное слово, то так. чтобы оно навеки запомнилось. Ну, а если пошутил или улыбнулся, так тоже чтобы у всех рот до ушей. Понятно? — советовал товарищу Мазин, как будто Саша Булгаков был уже учителем и сейчас ему предстояло впервые отправиться в класс к своим ученикам. — Добряков не любят! Понятно?
— А разве я добряк? — испугался Саша.
— Ты, конечно, добрый, но не добряк, — успокоили его товарищи.
— И потом, ты сейчас упрямый, а когда постепенно воспитаешься, у тебя упрямство перейдет в настойчивость, — объяснил Малютин.
— Одним словом, ты старайся во всем походить на Сергея Николаевича, — с глубоким убеждением добавил Васек.
Домой Васек шел с Витей. Матрос давно искал случая поговорить с Трубачевым наедине, но Васек был очень занят и только изредка бегло спрашивал: «Нет писем от брата?»
Писем не было.
Мечта, связавшая когда-то двух товарищей светлой тайной, продолжала жить в душе каждого, но говорить о ней в горячей спешке работы не хотелось. Сейчас тоже было не до того.
И все-таки, когда Витя вдруг спросил: «Ты не передумал, Трубачев?» — Васек хорошо понял, о чем он говорит, и, улыбнувшись, ответил:
— Нет, конечно. Я только не говорю об этом и даже думать мне некогда, а когда закрою глаза, так и вижу море. И нас с тобою на корабле. Может, еще кто-нибудь из наших пойдет в моряки? Только они еще ничего не знают и моря никогда не видели.
Витя вытащил из-за пазухи книжку:
— Вот, почитай, Трубачев. — хороший писатель пишет. Новиков-Прибой. Все у него о море правильно.
Васек взял книжку, перелистал страницы и с сожалением вернул ее Вите:
— Нельзя мне сейчас читать — у меня уроков много. Ведь от нее не оторвешься, если начнешь. Ты побереги, ладно? Потом мне дашь.
Витя обещал. Прощаясь, Васек с чувством сказал:
— До свиданья, братишка!
— До свиданья, моряк! — с гордостью ответил Витя.
Глава 57
ДНЕВНИК ОДИНЦОВА
Поручение товарищей закончить дневник Коля Одинцов принял с радостью. Каждый вечер, сделав уроки, он допоздна сидел над своей клеенчатой тетрадью, то погружаясь в воспоминания, то торопливо записывая события. Коля перечитал все старые записи, дополнил их, некоторые переписал заново. Вызывая в памяти тяжелые картины недавнего прошлого, Коля Одинцов волновался, вскакивал, ходил по комнате или, забывшись, глядел перед собой, ничего не видя вокруг. Маленькая керосиновая лампа начинала мигать, огонек ее суживался. Бабушка беспокоилась:
— Да что ж это ты все пишешь, Коленька? Уж и лампа тухнет у тебя… Что это за уроки такие? — спрашивала она внука, наклоняясь над столом.
Коля поспешно убирал тетрадку:
— Да это так, бабушка, — одну работу мне поручил отряд, кое-что записать надо.
— Да зачем же это по ночам сидеть! Ложись, голубчик! Уж очень ты нагрузился нынче работой. Эдак никакое здоровье не выдержит.
— Выдержит! — весело уверял Коля.
Однажды, по старой детской привычке, припав головой к бабушкиной груди и обхватив обеими руками ее сухонькие плечи, Коля вспомнил, как, рыдая, шел он по хате вместе с бабой Ивгой, уткнувшись головой в ее кофту. Воспоминание было так ярко, что ему даже послышался где-то рядом певучий голос бабы Ивги: «Не плачь, не плачь, мое дитятко…»
Одинцов бросился к столу и схватил дневник. Перо его быстро забегало по бумаге. За плечом, низко склонившись над головой внука, бабушка с трудом разобрала несколько слов:
«Баба Ивга была нам как мать…»
Бабушка пошла за очками, но Коля спрятал тетрадку в стол и лег спать.
На другой день старушка ходила по комнате расстроенная, а вечером Коля застал ее за своим письменным столом. Часто сморкаясь в мокрый платочек и сдвинув на нос закапанные слезами очки, она читала его дневник.