Васек Трубачев и его товарищи. Книга 1 (с иллюстрациями Фитингрофа)
Шрифт:
— Ребята, нехорошо так! Он же сознался все-таки!
— Не защищай! — строго сказала Лида Зорина. — Пусть сам скажет.
— Он сам ничего не скажет, — вступился Мазин. — Потому что тут история другая. Степанова правильно сказала: мы мало знаем друг друга. Как Петька живет, что у него есть и чего он боится, — это из всего класса знаю один я.
Ребята притихли.
Сергей Николаевич написал на клочке бумаги: «Это обвинение нас тоже касается».
Митя прочитал, скомкал бумажку. Он был расстроен, светлые волосы липли к его мокрому лбу. Он силился вспомнить домашнюю обстановку
А в наступившей тишине ребята уже решали по-своему вопрос о Пете Русакове:
— Мазин знает, что говорит! И кончено!
— А ты, Петя, на нас не обижайся! — Ребята сорвались с мест и окружили Петю.
— Тише! — крикнул Митя. — Сергей Николаевич будет говорить.
Ребята затихли.
— Я не буду разбирать всю эту историю в подробностях. Мне кажется, всем вам уже ясно, как произошло то, что Трубачев, председатель совета отряда, оказался в таком тяжелом положении. Вас, конечно, интересует больше всего вопрос, кто виноват. Ну, виноваты тут многие. Прежде всего и больше всего, несмотря ни на что, сам Трубачев. Потом, конечно, Мазин — в этой пропаже мела — и Русаков…
— И Одинцов тоже, — подсказал кто-то.
— Одинцов? — переспросил Сергей Николаевич.
— Одинцов! Одинцов! — крикнул Мазин.
— Не вижу вины Одинцова. В чем ты его обвиняешь? — спросил учитель Мазина.
— Я уже говорил. Он не разобрался и написал. Да еще про своего товарища.
— Что он не разобрался, куда делся мел, то в этом его обвинять нельзя, потому что мел лежал у тебя в кармане и этого Одинцов предполагать, конечно, не мог. А что он совершенно точно и честно описал все происшедшее в классе, несмотря на то что в этом участвовал его лучший товарищ, то за это, по-моему, Одинцова можно только уважать. Как вы думаете?
Белкин вытянул вперед руку.
— Пусть ребята думают как хотят, а я скажу про Одинцова так… что мы, когда… вообще… это было, думали: Одинцов вообще не напишет про своего товарища… И решили считать его… ну, вообще, если напишет — честным пионером, а если скроет — нечестным. И вот он написал. И мы считаем — это честно! — волнуясь, сказал Белкин.
Сергей Николаевич кивнул головой:
— Скажи ты, Малютин!
— Мне кажется, что он поступил честно, но как-то не по-товарищески все-таки. Потому что Трубачев не ожидал, а когда пришел на редколлегию, то сразу увидел, и это на него тоже подействовало.
— Верно! — крикнул Мазин. — Предупреди, а потом пиши. Да разберись раньше, где мел. А не знаешь, где он, — так не пиши!
Кто-то засмеялся.
Одинцов поднял руку:
— Я не писал про мел. Я всегда пишу то, что вижу и слышу. И потом, думал так: если не напишу, то какой же я пионер, а если напишу, то какой же я товарищ? — Одинцов посмотрел на всех. — Я все думал… А тут ребята меня спросили прямо в упор. И я сразу как-то понял, что должен написать. Только я не предупредил Трубачева… Это верно. Мне не пришлось как-то с ним поговорить.
— В этом ты, конечно, неправ, Одинцов. Такие вещи надо делать открыто, — сказал Сергей Николаевич. — Но все-таки из виноватых мы тебя исключаем!.. Верно? — улыбнулся он.
— Верно, верно! — закричали ребята, обрадованные его улыбкой.
Сергей Николаевич взглянул на часы.
— И так как теперь уже очень поздно, то давайте
— Мазин, не мешай! — крикнула Зорина.
— Я хочу сказать! — Мазин выставил вперед одну ногу, но, увидев Митин взгляд, убрал ногу и махнул рукой. — Я, Сергей Николаевич, еще докажу, какой я товарищ! — крикнул он, отходя от стола.
— Это очень хорошо, — спокойно сказал Сергей Николаевич, — но то, как ты сейчас доказал нам, это плохо, это называется ложным товариществом. И, к сожалению, вся эта история построена на ложном товариществе. Русаков зачеркивает фамилию Трубачева — глупо и не нужно, он тем самым ставит Трубачева в тяжелое положение подозреваемого. А почему Русаков это делает? Я уверен, что из любви к товарищу… Так вот что я хочу сказать вам, ребята! Учтите это на будущее. Есть прямое, честное пионерское товарищество — и есть мелкое, трусливое, ложное выручательство. Это вещи разные, их никак нельзя путать. К товарищу надо относиться бережно и серьезно… Ну вот, я все сказал, что хотел. Подумайте над этим хорошенько. Думаю, что даже Мазин со мной согласен сейчас… А, Мазин? — улыбаясь, спросил Сергей Николаевич.
Никто не засмеялся. Лица у ребят были серьезные. Расходились молча. Каждый торопился домой, чтобы обдумать про себя что-то очень важное и необходимое.
В коридоре Васек столкнулся лицом к лицу с Сашей Булгаковым. Одинцов схватил обоих за руки.
— Помиритесь, ребята! Васек! Саша! — умоляюще шептал он, стараясь соединить руки товарищей.
— Я с ним не ссорился, — сказал Васек.
— Ты не ссорился? — вспыхнул Саша, вырвал свою руку и побежал вниз по лестнице.
Митя шел с учителем. Перед ними маячила одинокая темная фигурка, то возникающая при свете фонаря, то исчезающая в темноте улицы.
— Трубачев… — усмехнулся Митя. — Домой бежит… Тяжко ему пришлось сегодня, бедняге.
Сергей Николаевич вздохнул полной грудью свежий вечерний воздух:
— Трудно растет человек…
Митя ждал, что учитель скажет еще что-нибудь, но тот молчал. Сбоку его твердый, резко очерченный подбородок и рот с сухими, крепко сжатыми губами казались чужими и холодными.
«Недоволен мной, ребятами? — взглядывая на учителя, пытался угадать Митя. — „Трудно растет человек“… Конечно, трудно… Так чего же он хочет от ребят?»
От обиды нижняя губа у Мити чуть-чуть припухла. Молчание становилось тягостным.
— Вы не думайте, они все-таки неплохие ребята…
Сергей Николаевич повернулся к нему и с живостью сказал:
— Хорошие ребята! Особенно этот… Трубачев и его товарищи.
Васек шел один. После сбора в темной раздевалке его поймал Грозный и, легонько потянув за рукав, шепотом спросил: