Ваш покорный слуга кот
Шрифт:
— А еще чем-нибудь другим, более понятным, он не занимается?
— Недавно он написал трактат «От рассмотрения устойчивости желудей к вопросу о движении небесных тел».
— Неужели в университете изучают даже какие-то там желуди?
— Я тоже всего лишь дилетант и точно сказать не могу, но если этим занимается Кангэцу-кун, значит вещь стоящая, — с серьезным видом подтрунивал Мэйтэй.
Ханако, кажется, поняла, что разговоры о науке ей не по зубам, и, решив больше не задавать никаких вопросов,
— Теперь бы мне хотелось спросить о другом… Ведь правда, что он на Новый год сломал два передних зуба, когда ел грибы?
— Это вопрос мой, — оживился Мэйтэй. — Правда. Сейчас у него на том месте прилепился кусок куямоти.
— Неужели ему совершенно несвойственно щегольство? Почему он не пользуется зубочисткой?
— Непременно укажу ему на это при первой же встрече, — ухмыльнулся хозяин.
— Мне кажется, что у него очень плохие зубы, если даже о грибы ломаются. Верно?
— Пожалуй, не скажешь, что хорошие, а, как ты думаешь, Мэйтэй?
— Не хорошие, но довольно симпатичные. Вот только непонятно, почему он до сих пор не вставил новые. Очень странно смотреть на эти залежи куямоти.
— Не вставляет потому, что нет денег, или просто из прихоти?
— Успокойтесь, долго ходить беззубым он не будет. — К Мэйтэю постепенно возвращалось хорошее расположение духа.
Ханако заговорила снова:
— Мне хотелось бы взглянуть на какое-нибудь его письмо или еще что-нибудь в этом роде, если у вас, конечно, есть.
— Разве что открытки, у меня их много, вот посмотрите, пожалуйста.
И хозяин принес из кабинета три или четыре десятка открыток.
— Мне не надо так много… Только парочку…
— Ну-ка дай, я выберу, какие получше, — сказал Мэйтэй и протянул Ханако открытку с картинкой. — Вот, кажется, интересная.
— О, даже с картинкой, очень красивая картинка, посмотрим… Фу, барсук! Почему он решил нарисовать барсука? Барсук здесь прямо как настоящий, удивительно! — воскликнула Ханако с восхищением.
— Вы прочитайте, что там написано, — смеясь, сказал хозяин.
Ханако читала так же, как читает наша служанка.
— «В последний день года по лунному календарю горные барсуки устраивают гуляние и танцуют до упаду. В песне, которую они поют, говорится: „Сегодня вечером к концу подходит год, и даже „по горам идущий“ сегодня к нам не забредет. Тра-та-та-та“». Что это такое? Насмешка какая-то, — рассердилась Ханако.
— А эта богиня вам нравится? — спросил Мэйтэй, протягивая ей еще одну открытку. На открытке была изображена богиня в хагоромо [64], играющая на биве [65].
— Кажется, у этой богини слишком маленький нос.
— Самый обыкновенный. Да вы не на нос смотрите, а читайте, что написано.
А написано там было следующее:
«В старину жил где-то астроном. Однажды вечером он, как обычно, поднялся на высокую башню и стал внимательно рассматривать звезды. Неожиданно в небе появилась прекрасная богиня, и на землю полились звуки чарующей музыки, какой не услышишь в нашем мире; астроном стоял словно завороженный, совершенно забыв даже о пронизывавшем насквозь холоде. А утром нашли труп астронома, совершенно белый от инея. „Это — правдивая история“, — сказал старик лгун».
— Что такое? Здесь же нет никакого смысла! И это писал физик. Хоть бы почитал изредка журнал «Литературный клуб»… — На Кангэцу-куна обрушился поток брани.
— А как эта? — полушутливо спросил Мэйтэй и подал Ханако третью открытку. На этой открытке был изображен парусник, а внизу, как обычно, виднелась небрежно сделанная надпись.
«Маленькая ночная гетера у переправы просыпается на рассвете от крика куликов, что бродят по берегу бурного моря, и плачет — нет у нее родителей. Отец, моряк, — на дне морском».
— Великолепная вещь! Восхитительно! Как он хорошо все понимает, как чувствует! — вскричала гостья.
— Вы считаете, что понимает?
— Конечно. Под сямисэн можно петь.
— Тогда получится настоящий шедевр. А как вам нравятся эти? — спросил Мэйтэй, засыпая Ханако открытками.
— Хватит, хватит, мне и так уже ясно, что он знает толк в чайных домиках. — Восторгу Ханако, казалось, нет предела.
Ханако, видимо, уже выяснила все интересовавшие ее вопросы относительно Кангэцу и под конец выдвинула весьма любопытное требование:
— Я очень извиняюсь перед вами. Не говорите, пожалуйста, Кангэцу-сану, что я была у вас.
Она, очевидно, считала, что имеет право знать о Кангэцу все, а тому нельзя о ней рассказывать ничего.
— Да, конечно, — уклончиво ответили Мэйтэй и хозяин.
Ханако поднялась и направилась к выходу, многозначительно сказав при этом: «А я на днях отблагодарю вас».
Когда хозяин и Мэйтэй, проводив гостью, вернулись в гостиную, каждый из них обратился к другому с одним и тем же вопросом: «Что это значит?» Хозяйка, находившаяся в соседней комнате, тоже не выдержала: оттуда слышалось приглушенное хихиканье.
Мэйтэй громко крикнул:
— Хозяюшка, а хозяюшка, вот приходил типичный образец банальности! Когда банальность достигает такой степени, она становится типичной банальностью. Так что вы не стесняйтесь, смейтесь сколько угодно.
— Главное, лицо у нее неприятное, — с раздражением проговорил хозяин.
— А какой великолепный нос! — подхватил Мэйтэй.
— И кривой к тому же.
— Сутуловат немного. Сутулый нос! Сверхоригинально, — воскликнул Мэйтэй и засмеялся, довольный своим сравнением.