Ваш покорный слуга кот
Шрифт:
– Микэ позавтракала?
– Нет, с самого утра ничего не изволили кушать. Я уложила их на котацу, пусть погреются.
Когда я услышал этот разговор, то никак не мог поверить, что речь идет о кошке. Заботятся о ней совсем как о человеке.
Я стал сравнивать свою жизнь с жизнью Микэко и испытал при этом два противоречивых чувства: с одной стороны, мне было завидно, а с другой, радостно, что кошка, которую я люблю, окружена таким теплом и заботой.
– Что же делать, ведь она совсем ослабеет, если не будет есть.
– Ваша правда. Мы вот и то – не поедим день, так на следующий и работать не можем.
Из ответа служанки следовало, что она считает кошку существом куда более благородным, чем
– А к врачу ты ее носила?
– Конечно. Только врач попался какой-то странный. Захожу я с Микэ на руках к нему в кабинет, а он: «Что, простудилась?» – и хочет пощупать мне пульс. «Да нет, говорю, больная не я, а вот», – и показываю ему Микэ. Он рассмеялся и говорит: «Я в кошачьих болезнях не разбираюсь. Поменьше носись с ней, и она мигом поправится». Ох и жестокий человек, правда? Я рассердилась: «Не хотите смотреть – не надо, а смеяться нечего. Для меня эта кошка дороже всего на свете». Посадила Микэ за пазуху и прямо домой.
– Так-с…
«Слово-то какое мудреное "так-с", у нас в доме ничего подобного не услышишь. Нужно состоять в родстве с какой-то там Тэнсёин-сама, чтобы так говорить. Уж очень изысканное словцо», – с восхищением подумал я.
– Жалуются они все на что-то, и теперь у них горлышко болит. От простуды кто угодно закашляет…
Речь служанки была отменно вежливой, недаром она состоит в горничных у особы, имеющей отношение к Тэнсёин-сама.
– К тому же в последнее время появилась какая-то новая болезнь, туберкулез легких называется, что ли…
– И правда, сейчас что ни день, то новая болезнь: туберкулез, чума; все время надо быть начеку.
– Мы в старину о таких напастях и не слыхивали. Ты тоже будь осторожнее.
– Конечно, конечно.
Служанка была очень растрогана.
– Как же она могла простудиться, ведь вроде не так уж часто и на улицу выходит…
– Вы знаете, у них в последнее время завелся плохой приятель, – с торжественным видом, словно поверяя государственную тайну, произнесла служанка.
– Плохой приятель?
– Да, такой неопрятный кот, живет у учителя на проспекте.
– У того самого учителя, который каждое утро кричит не своим голосом?
– Вот именно, когда он умывается, всегда орет, как резаный гусак.
«Орет, как резаный гусак» – очень образное выражение. У моего хозяина есть такая привычка, когда он полощет по утрам в ванной рот, то постукивает зубной щеткой по горлу и издает при этом весьма странные звуки, нисколько не беспокоясь о том, что они могут быть неприятны окружающим. Когда он не в духе, то гогочет изо всех сил, а если настроение у него хорошее, это гоготание становится еще громче. Одним словом, плохое ли у него настроение, хорошее ли – он, не переставая ни на секунду, орет свое «га-а, га-а». Жена хозяина уверяет, что раньше у него не было такой привычки, но однажды, после того как они поселились здесь, он неожиданно загоготал и теперь уже ни один день не обходится без этого. Что и говорить, привычка не из приятных, и мы, кошки, никак не можем взять в толк, почему он упорно продолжает проделывать это каждое утро. Впрочем, дело не в этом, уж очень меня укололи слова «неопрятный кот», и я стал слушать еще внимательнее.
– Не знаю, что за заклинания он выкрикивает таким голосом. До Реставрации [55] даже слуги – и те имели понятие об этикете, и никто в усадьбах не умывался подобным образом.
– Ах, ах, ну конечно же!
Служанка слишком часто приходила в восторг, и тогда ахам да охам не было конца.
– Ничего удивительного, что у такого хозяина и кот бродяга, ты его поколоти слегка, когда он придет в следующий раз.
– Непременно поколочу. И не иначе как из-за него заболела наша Микэ. Уж я непременно отомщу ему за это.
55
Реставрация – термин, принятый в японской историографии для обозначения переворота Мэйдзи 1868 года. Этот переворот нанес сильный удар по японскому феодализму и способствовал переходу страны (хотя и не полному) на капиталистические рельсы и широкому приобщению ее к европейской и американской культуре.
«В каком ужасном преступлении ты меня обвиняешь, – подумал я. – Теперь мне нельзя без особой надобности показываться тебе на глаза». Так и не повидавшись с Микэко, я вернулся домой.
Хозяин сидел в кабинете и что-то усердно писал. Он, должно быть, страшно рассердился бы, если бы я рассказал ему, что о нем думают в доме учительницы музыки, но, как говорят, блажен тот, кто не ведает, – что-то бормоча себе под нос, он изо всех сил старался придать себе вид святого поэта.
И тут неожиданно явился Мэйтэй-кун, тот самый Мэйтэй-кун, от которого только что получено письмо, где он извещает хозяина о своей занятости и сожалеет, что не может лично поздравить его с Новым годом.
– Наверное, какое-нибудь синтайси сочиняешь? Покажи, если что-нибудь интересное, – сказал он.
– Угу, – нехотя произнес хозяин. – Вот неплохой рассказ попался, дай-ка, думаю, переведу.
– Рассказ? Чей рассказ?
– Не знаю чей.
– Неизвестного автора? Что ж, и у неизвестных авторов бывают очень хорошие вещи, вовсе не следует относиться к ним пренебрежительно. А где был напечатан этот рассказ?
– Во втором томе школьной хрестоматии, – как ни в чем не бывало ответил хозяин.
– Во втором томе хрестоматии? При чем здесь хрестоматия?
– А при том, что замечательное произведение, которое я перевожу, входит как раз во второй том хрестоматии.
– Брось шутить! Ты, верно, задумал отомстить мне за павлиньи языки.
– Я не такой лгун, как ты, – ответил хозяин и покрутил ус. Он оставался совершенно невозмутимым.
– Рассказывают, что когда-то в старину один человек спросил у Санъё [56] : «Сэнсэй, не попадалось ли вам в последнее время какое-нибудь выдающееся произведение?» Тогда Санъё достал долговую расписку, написанную конюхом, и сказал: «Из созданных за последнее время выдающихся произведений на первом месте стоит вот это». Кто знает, вдруг и у тебя обнаружился тонкий литературный вкус. А ну, читай, я послушаю.
56
Рай Санъё (1780 – 1832) – конфуцианский философ и историк.
Мэйтэй-сэнсэй говорил так, словно он был самым большим авторитетом в вопросах литературы.
Голосом монаха из секты дзэн [57] , читающего заветы великого Дайто Кокуси [58] , оставленные им в назидание потомкам, хозяин забубнил:
– Великан Тяготение.
– Что за «великан тяготение»?
– Это заголовок такой: «Великан Тяготение»,
– Странный заголовок. Не пойму, что он означает.
– Здесь имеется в виду великан, имя которого Тяготение.
57
Секта дзэн – одна из буддийских сект.
58
Дайто Кокуси (1282 – 1337) – буддийский монах, основатель секты Тэндай.