Ваш покорный слуга кот
Шрифт:
«Ну вот, и это письмо в конечном итоге оказалось таким же, как все остальные», – подумал хозяин и улыбнулся.
«Завтра я приглашен на карты к одному барону, послезавтра на новогодний банкет в "Обществе эстетики", еще через день – на чествование профессора Торибэ, а еще через день…»
– Скучно все это читать. – Хозяин пропустил несколько строк.
«Как уже говорилось выше, за короткое время я должен был присутствовать на многих собраниях, я участвовал в заседании "Общества любителей театра Но", "Общества любителей хайку", "Общества любителей танка" [50] , "Общества любителей синтайси" [51]
50
Танка – стихотворение, состоящее из тридцати одного слога, которые располагаются следующим образом: 5-7-5-7-7.
51
Синтайси (стихи новой формы) – стихотворная форма, возникшая в Японии в конце XIX века под влиянием европейской поэзии.
Дочитав до этого места, хозяин произнес:
– Очень ты здесь нужен.
«Когда мы увидимся в следующий раз, мне бы очень хотелось поужинать вместе с вами. И хотя зимой трудно найти деликатесы, я уже сейчас позабочусь, чтобы у нас было по меньшей мере тотимэмбо…»
«Все еще носится со своим тотимэмбо. Ну и невежда». Хозяин почувствовал некоторое раздражение.
«Однако в последнее время замечается нехватка продуктов для тотимэмбо, и поэтому никогда нельзя заранее сказать, когда будет это кушанье, а посему на всякий случай я осмелюсь предложить вашему изысканному вкусу хотя бы павлиньи языки…»
– Ага, две приманки выставил, – воскликнул хозяин. Ему захотелось узнать, что же будет дальше.
«Как вам известно, мяса в павлиньем языке и с полмизинца не наберется, а поэтому, для того чтобы наполнить желудок такому обжоре, как вы…»
– Ври больше, – бросил пренебрежительно хозяин.
«…я думаю, павлинов мне придется добыть штук двадцать-тридцать. Правда, меня несколько беспокоит то, что увидеть их можно только в зоологическом саду да в парке Асакуса, а в обычных лавках, где продают битую птицу, я никогда их не встречал».
– Ведь ты стараешься лишь ради собственной прихоти, – произнес хозяин; в его словах не прозвучало ни малейшего оттенка благодарности.
«В период наивысшего расцвета древнего Рима кушанье из павлиньих языков было необычайно модным и знаменовало собой верх утонченной роскоши, поэтому вы можете легко себе представить, какое страстное желание отведать его я издавна лелею в своей душе…»
– Что я там могу себе представить, – безразличным тоном произнес хозяин. – Дурак!
«Шло время, и к шестнадцатому-семнадцатому веку павлин повсюду в Европе стал лакомством, без которого трудно было себе представить пир. Я точно помню, когда граф Лейсестер пригласил королеву Елизавету в Кэнилворс, он угощал ее павлином. И на полотнах великого Рембрандта, изображающих пышные обеды, можно увидеть павлинов, которые лежат на столах, широко распустив хвосты…»
– Не так-то уж ты, наверное, занят, если нашел время описывать историю возникновения блюд из павлинов, – проворчал хозяин.
«Во всяком случае, я тоже, кажется, скоро заболею подобно вам несварением желудка, если мне придется и впредь есть так много, как сейчас».
– «Подобно вам» уже лишнее. Совсем незачем делать из меня мерило для несварения желудка, – брюзжал хозяин.
«По свидетельству историков, римляне устраивали пиры по нескольку раз в день. А если садиться за стол два-три раза подряд, то это вызовет расстройство пищеварительных функций даже у человека с очень здоровым желудком и, уж конечно, у таких, как вы…»
– Опять «как вы»? Ох и грубиян!
«Досконально изучив вопрос о невозможности совмещения чревоугодия и гигиены, они придумали один способ для того, чтобы можно было поглощать всевозможные деликатесы в огромных количествах и сохранять органы пищеварения в норме».
Хозяин внезапно встрепенулся:
– Наконец-то!
«После еды они обязательно принимали горячую ванну, а выйдя из ванны,
– И правда, одним выстрелом сразу двух зайцев. – На лице хозяина отразилась зависть.
«В двадцатом веке в связи с развитием средств сообщения необычайно возросло количество банкетов. Я верю, что, вступив во второй год русско-японской войны, который должен принести много перемен, наш победоносный народ оказался перед насущной необходимостью постичь по образцу древних римлян искусство горячих ванн и опоражнивания желудков. Меня повергает в глубочайшее беспокойство мысль о том, что если этого не сделать, то вся наша великая нация в ближайшем будущем подобно вам превратится в желудочнобольных…»
«Опять "подобно вам"? – подумал хозяин. – Этот человек начинает меня раздражать».
«При сложившихся обстоятельствах мы, люди, хорошо знакомые с Западом, окажем неоценимую услугу всему обществу, если глубоко изучим старинные предания и легенды, возродим уже забытые истины, сделаем их всеобщим достоянием и, как говорится, пресечем зло в корне. Тем самым мы вознаградим государство за то, что сейчас имеем возможность в любое время предаваться увеселениям…»
– Какие-то странные вещи он пишет, – покачал головой хозяин.
«Вот почему я сейчас охочусь за сочинениями Гиббона, Моммзена [52] , Смита [53] и других, но, к моему великому сожалению, все еще не могу добраться до истоков истины. Однако, как вам известно, у меня такой характер, что если мне что-нибудь взбредет в голову, то я ни за что не успокоюсь до тех пор, пока не добьюсь своего, а поэтому верю, что недалек тот час, когда будет возрожден старый способ опоражнивания желудков. Разумеется, как только я сделаю вышеназванное открытие, я немедленно поставлю вас об этом в известность. А после того как открытие будет сделано, мне хотелось бы во что бы то ни стало угостить вас тотимэмбо или павлиньими языками, о которых я говорил раньше; думаю, что мои изыскания будут, безусловно, ценны и для вас, уже страдающего от несварения. На этом кончаю свое письмо, прошу великодушно извинить за небрежное изложение мысли».
52
Моммзен Теодор (1817 – 1903) – видный немецкий историк. Основные работы: «Римская история», «Римское государственное право».
53
Смит Голдвин (1823 – 1910) – английский критик и историк.
«Уж не обманывает ли он меня?» – подумал хозяин, но письмо было написано слишком серьезно, и он спокойно дочитал его до конца. Потом рассмеялся и сказал: «Ох и бездельник же этот Мэйтэй, даже на Новый год не может обойтись без проказ».
В последующие несколько дней не произошло сколько-нибудь примечательных событий, если не считать того, что в белой фарфоровой вазе постепенно увял водяной лук и распустились цветы на сменивших его ветках сливы. Такая жизнь мне окончательно наскучила, я два раза ходил навестить Микэко, но повидаться с ней не смог. В первый раз я решил, что ее нет дома, но когда пришел на следующий день, то узнал, что она больна и не встает с постели. Спрятавшись за орхидеей, которая росла в тёдзубати [54] , я подслушал доносившийся из-за перегородки разговор между учительницей музыки и служанкой. Вот о чем они говорили:
54
Тёдзубати – горшок с водой для умывания.