Ваш покорный слуга кот

Сосэки Нацумэ

Служанка подвинула к нише ситцевый дзабутон [114] и, сказав гостю: «Пожалуйте сюда», – удалилась. Оставшись один, Судзуки-кун огляделся по сторонам. Осмотрев висевшую в нише картину, полюбовавшись цветущими ветками вишни, поставленными в дешевую вазочку, он перевел взгляд на дзабутон, предложенный ему служанкой, и обнаружил, что на нем преспокойно восседает неизвестно откуда появившийся кот. Читатель, очевидно, догадался, что это был я собственной персоной. И тут в душе Судзуки-куна разыгралась буря. Однако он так тщательно старался скрыть внутреннее волнение, что по его лицу никак нельзя было понять, что творится у него в душе. Дзабутон ведь был предложен Судзуки-куну, но, раньше чем он успел воспользоваться любезным предложением служанки, дзабутоном без зазрения совести завладело

какое-то странное животное. Это было первым обстоятельством, нарушившим душевное равновесие Судзуки-куна. Другое дело, если бы Судзуки-кун, желая подчеркнуть свою скромность, преднамеренно отказался бы от дзабутона и предпочел ему жесткую циновку. Но ведь Судзуки-кун был далек от того, чтобы уступать дзабутон наглому коту. Если бы речь шла о человеке, тогда другой разговор, но бесцеремонность кота вывела его из равновесия. Настроение гостя окончательно испортилось – подумать только: его место занял кот. Это было вторым обстоятельством, нарушившим душевное равновесие Судзуки-куна. А поведение этого кота?! Оно приводило Судзуки-куна в бешенство. Вместо того чтобы понять свою оплошность и попытаться исправить положение, кот развалился с надменным видом на дзабутоне, на который не имел ровно никакого права, и уставился своими круглыми недружелюбными глазищами прямо в лицо Судзуки-куна, словно спрашивая: «А ты кто такой?» Это было третьим обстоятельством, нарушившим равновесие. Если ему не нравится, как я себя, веду, то взял бы и стащил меня за загривок, но нет, Судзуки-кун только молча смотрел на меня. Не может быть, чтобы такая важная персона, как человек, вдруг испугалась кота и не пустила в ход руки. Тогда почему же он не излил накопившийся гнев и не наказал меня? Думается, что причиной этого – исключительно чувство собственного достоинства, которое обязывает Судзуки-куна, как отдельного индивидуума, стремиться не уронить престиж человека. Если говорить о физической расправе надо мной, то это под силу даже маленькому ребенку, не говоря уже о таком взрослом мужчине, как Судзуки-кун. Очевидно, все дело в престиже, который не позволяет даже правой руке Канэда-куна – Судзуки Тодзюро наказать дерзкого кота за явное пренебрежение к его персоне. Пусть поблизости никого не было, все равно ему было не к лицу учинять драку с котом и тем самым подрывать свое человеческое достоинство. В конце концов это было бы даже смешно. Лучше некоторые неудобства, чем позор. Однако чем больше Судзуки-куну приходилось терпеть, тем сильнее росла в его душе ненависть к коту, а поэтому, поглядывая время от времени в мою сторону, он сердито хмурил лицо. Мне же доставляло удовольствие смотреть на кислую физиономию Судзуки-куна, и я изо всех сил старался удержаться от смеха и сохранить невозмутимый вид.

114

 Дзабутон – подушка для сидения.

Пока мы с Судзуки-куном разыгрывали эту пантомиму, в комнату, поправляя на себе одежду, вышел хозяин. «Ба!» – воскликнул он, садясь. Судя по тому, что теперь он не держал в руках визитную карточку, можно было заключить, что имя Судзуки Тодзюро-куна отправлено в бессрочную ссылку в зловонное место. Не успел я подумать: «Ох, и страшная же участь выпала на долю визитной карточки», как хозяин с криком «черт бы тебя побрал» схватил меня за шиворот и в мгновение ока вышвырнул на галерею.

– Ну-ка, присаживайся. Просто глазам своим не верю. Когда ты приехал в Токио? – И хозяин протянул дзабутон своему старому другу. Судзуки-кун принял дзабутон, положил его другой стороной и только после этого решился сесть.

– Был очень занят, а поэтому не давал о себе знать. Меня ведь перевели в Токио, в главную контору…

– Прекрасно, мы так давно не виделись. Пожалуй, с тех самых пор, как ты уехал в провинцию.

– Да, скоро исполнится десять лет. Вообще-то мне приходилось бывать в Токио, но все дела, дела, ты уж извини, пожалуйста. Не сердись. Компания – не то что гимназия – вечно бываешь занят.

Хозяин оглядел гостя с ног до головы и сказал:

– А ты здорово изменился за эти десять лет.

Судзуки-кун причесывался на прямой пробор, носил модный костюм английского покроя с красивым ярким галстуком, а на груди у него даже поблескивала золотая цепочка – ни за что не поверишь, что это старый приятель Кусями-куна.

– Да, теперь даже вот такие штучки приходится носить, – произнес Судзуки-кун,

указывая на цепочку.

– Настоящая? – позволил себе усомниться хозяин.

– Еще бы, семьдесят вторая проба, – смеясь, ответил Судзуки-кун. – Ты тоже очень постарел. У тебя, кажется, дети были. Один?

– Нет.

– Двое?

– Нет.

– Как нет? Трое, значит?

– Да, трое. И неизвестно, сколько их еще будет.

– Ты все такой же беспечный. Сколько самому старшему? Уже, наверное, порядочно.

– Я точно, правда, не знаю, но, наверное, лет шесть или семь есть.

– Ха-ха-ха, ну и беззаботные же эти учителя, мне тоже надо было стать преподавателем.

– Попробуй, через три дня опротивеет.

– Вон как! Почему бы это? Работа приличная, спокойная, времени свободного много, можно заниматься любимым делом. Коммерсантом тоже быть не плохо, но не таким, как я. Если уж быть коммерсантом, то обязательно крупным. А то находишься в каком-то глупом положении: все время расточаешь комплименты, ходишь с одного банкета на другой да пьешь сакэ, которого терпеть не можешь.

– Я еще в университете терпеть не мог коммерсантов. Они ради наживы готовы на все, да что говорить – еще в старину их называли подлыми купчишками, – распространялся хозяин, нимало не смущаясь тем, что перед ним сидел один из таких коммерсантов.

– Ну, это не совсем так. Конечно, в них есть что-то отталкивающее, но как бы там ни было, если у тебя нет решительности пойти ради денег на смерть, ты ничего не достигнешь… однако деньги — это такая штука, с ними надо держать ухо востро… я сейчас был у одного коммерсанта, так он сказал мне: «Тот, кто делает деньги, не может обойтись без тригонометрии. Нужно научиться пользоваться треугольником чувств, то есть забыть раз и навсегда, что такое стыд, долг, дружба». Забавно, правда? Ха-ха-ха.

– Какая чушь!

– Совсем не чушь, очень умно сказано. Этот коммерсант пользуется в своем кругу большой известностью. Да ты должен его знать, он живет с тобой по соседству.

– Канэда? Подумаешь, тоже мне…

– Чего это ты так разошелся? Перестань, ведь я просто к примеру тебе сказал: если, мол, не сделаешь так, то и состояния не наживешь. Совсем ни к чему принимать шутку так близко к сердцу.

– Ну, ладно, пусть тригонометрия – шутка, а что ты скажешь насчет носа госпожи Канэда? Ты же, наверное, видел этот нос?

– Ты говоришь о его супруге? Его супруга – очень любезная женщина.

– Нос, нос! Я говорю о ее огромном носе. Недавно я сочинил эпиграмму про этот нос.

– А что это такое, эпиграмма?

– Эпиграмма? Э, да ты, я смотрю, совсем отсталый человек.

– А-а, таким занятым людям, как я, совсем не до литературы или еще там чего. К тому же я никогда не увлекался ею.

– А ты знаешь, как выглядел нос Карла Великого?

– Ха-ха-ха! Ох, и бездельник! Конечно, не знаю.

– Веллингтон получил от своих подчиненных прозвище «нос». Тебе известно это?

– Почему ты только и думаешь о носах? Какое тебе дело до формы носов?

– Ошибаешься. Ты о Паскале знаешь?

– Опять «знаешь»! Как будто я пришел к тебе на экзамен. Так что же сделал этот Паскаль?

– Паскаль говорил вот что.

– Что же он говорил?

– «Если бы нос Клеопатры был чуть-чуть меньше, это бы привело к огромным изменениям в мире».

– Да ну!

– Вот почему нельзя так легкомысленно относиться к носам, как это делаешь ты.

– Хорошо, я изменю свое отношение. Между прочим, у меня к тебе небольшое дело… Этот… ну, который, кажется, у тебя учился, Мидзусима… э-э Мидзусима… э-э… никак не могу вспомнить… Ну, тот, который все время ходит к тебе.

– Кангэцу?

– Вот-вот, Кангэцу. Я пришел кое-что узнать о нем.

– Не о женитьбе ли?

– Да-да, что-то в этом роде. Сегодня, когда я ходил к Канэда…

– Недавно Нос сам заявился сюда.

– Вот как! Ах да, госпожа Канэда рассказывала. «Пришла, говорит, к Кусями-сану, чтобы обо всем расспросить, но у него, к сожалению, сидел Мэйтэй, который все время вмешивался в наш разговор; так я и не поняла что к чему».

– Сама виновата, с таким носом нечего ходить.

– Подожди, ведь она же не о тебе говорила. Просто она жаловалась, что из-за этого Мэйтэй-куна, который сует нос в чужие дела, ни о чем не сумела узнать, и попросила меня поговорить с тобой еще раз. Мне тоже до сих пор никогда не приходилось выполнять подобные поручения, но я думаю, было бы совсем неплохо, – если стороны, конечно, не против, – уладить это дело… Право, мы сделали бы доброе дело… вот за этим я и пришел к тебе.